25 декабря гитарист, композитор, поэт, певец Евгений Маргулис отметил юбилей – 60 лет. Несмотря на непререкаемый авторитет в музыкальном мире и статус главного блюзмена страны, Евгений Шулимович не страдает звездной болезнью и остается настоящим рок-н-ролльщиком. В этом мы смогли убедиться при личной встрече перед концертом в пабе «Овертайм».
– Евгений Шулимович, мы вас поздравляем с наступающим Новым годом. Скажите, вы любите свой день рождения?
– Вопрос, на который однозначно ответить невозможно. Слишком много всяких мероприятий вокруг этого: нужно никого не забыть, всем разослать приглашения, придумать что–то альтернативное, чего не было у других. В общем – суета. На своих днях рождения, кстати, я никогда не выпиваю. Потому что, я как удав, должен сидеть и контролировать, чтобы все было хорошо.
– Вы неоднократно говорили, что больше всего любите испытывать что–то новое. Что нового вам удалось сделать за 2015 год?
– Я спел с духовым похоронным оркестром.
– Прямо похоронным?!
– Все духовые оркестры, даже если там играют Майлсы Дэйвисы и Чарли Паркеры, играют на похоронах. Еще я затеял телевизионную программу «Квартирник у Маргулиса» на канале «Че». И еще одну, посвященную звездам не «с Москвы».
– Зачем вам еще и телевидение?
– Это дает возможность показать артиста в обстановке, в которой его еще не видели. Все концерты или радиоэфиры не показывают обычного человека. А артисты – обычные люди. «Квартирник» по–настоящему происходит в моей личной мастерской. Я приглашаю в программу своих друзей. И музыкантов, которые не очень хорошо известны широкой публике, но их очень хочется познакомить. Например, хочу вытащить классного киевского парня Рождена Анусси. «Рекорд–оркестр» вроде бы дали согласие. Таких людей, которые не «в ящике» и не на радио, но на которых стоит посмотреть и с которыми есть о чем поговорить.
– Видела, в программе с группой «Чайф» вы играли вместе с музыкантами. Вы так хорошо знаете чужой репертуар?
– Когда мы записывали программу, смеялись, что у «Чайфа» самая простая музыка на земле. Там всего четыре аккорда, меняй их в разных комбинациях, и получится музыка «Чайф». Шучу. Конечно, я знаю их репертуар.
– Не зря вы говорите о себе: я гениален.
– Так я никогда не говорил! Переврали. Талантлив – да. Великий – да. (Смеется) Я слишком ироничен, чтобы всерьез такое говорить.
– Еще про вас пишут, что вы собираете фигурки лягушек, имеете собаку мопса, любите красное вино и предпочитаете японскую кухню.
– Лягушек я перестал собирать, когда они стали повторяться. Вино не пью вообще. По поводу кухни – ем что у годно. Главное, чтоб не тухлое. Во всех странах всегда пробую национальную еду. И шелкопрядов жрал, и и змей, и водку пил, настоянную на крысиных лапах. А мопса у нас уже лет десять как нет. Сейчас у нас появился новый пес – пти-бробансон по кличке Дружок. Он очень маленький, занимает мало места и его очень удобно брать с собой.
– Вы имеете свои страницы, аккаунты в соцсетях, в инстаграм. Вы активный интернет-пользователь?
– Это необходимость. Надо выкладывать что–то сразу для своего зрителя и поклонников. А вообще активный интернет-пользователь – это хакер! Который может взломать систему безопасности банка. А я так, юзер.
– Не могу не спросить про ваше отношение к сегодняшней ситуации в стране и мире.
– Нет ничего хуже, чем музыкант, говорящий о политике. Что бы я ни сказал, все воспримется половиной человечества адекватно, а другой половиной неадекватно. Если мне захотелось бы что-то сказать, я бросил бы музыку и занялся политикой.
– Ваша фамилия в переводе с иврита означает «жемчуг».
– Первым красоту моей фамилии заметил Высоцкий: «И тогда мой врач Маргулис…» На самом деле каждая фамилия что–то да означает. Даже Иванов – Ивана сын. Вспоминаю, как мы с Вовой Сапуновым, директором группы «Воскресенье», шутили. Сапун означает «мыло», то ли по-югославски, то ли по-украински. Мы придумали комический дуэт «Жемчужный и Мылов» – цыгане!
– А про свой род вы что-то знаете?
– Достаточно. У нас же ребенок – математик. Он наше генеалогическое древо «взрыхлил» чуть ли не до седьмого израилевого колена. Люди у нас в роду весьма интересные, талантливые. Тетка моя была директором Пушкинского музея. Не изобразительного, а научно–исследовательского. Она известный пушкинист. Серьезные дядьки и тетки конструкторы были в роду. Мои мама и папа инженеры. А вот музыкантов было очень мало. Только моя двоюродная сестра еще.
– От кого же у вас музыкальный слух?
– Ну не знаю… От Бога, наверное.
– Ощущение отцовства насколько важно в вашей жизни?
– Сложный вопрос. Даня – любимый сын. Но внуков я буду любить больше. В Америке я увидел стикер на автомобиле «Родители, заботьтесь о ваших детях. Ибо они впоследствии выбирают для вас дом престарелых».
– Какой вы отец?
– Как все отцы – плохой. Потому что гастроли, поездки. Мне очень нравилось смотреть на становление ребенка. Только недавно он ползал, в следующий раз я приехал – он уже ходит. Потом раз – он уже говорит. Бах – пошел в школу, выпускной вечер. А воспитывала его жена. Макаренко из меня хреновый, поэтому до разборок меня не допускали. Я всегда начинал смеяться. Поэтому – папа вернулся, все посмотрел и порадовался.
– То есть, уроки у сына вы не проверяли?
– Я понимал в задачах его только две части – задание и ответ. А то, что он писал посередине – без понятия. Когда собирались ребята, его одноклассники математики, физики с нормальной родословной, не то, что у него, – они говорили: «Как же тебе, Данька, повезло! У тебя родители ничего не понимают в математике и физике. Им можно втюхать любую ерунду!»
Ростроповича спросили: «Каким виолончелистом вы чувствуете себя в мире?» Он сказал: «Конечно,
вторым. Потому что первых до хрена!»
– В сложный момент вашей жизни вам очень помог Юрий Антонов. Чем, если не секрет?
– Это не военная тайна. У меня были проблемы с советской властью. Я играл в ансамбле «Аракс», который был официально запрещен в СССР. И я попал в когорту артистов, которых запрещено было брать на работу. То, что называлось «подчеркнутые красной чертой». И Юрий Михайлович, наплевав на запрет, взял меня в свой коллектив. Тогда он работал в ташкентском цирке, а потом в чечено–ингушской филармонии. Там не то что фамилию Маргулис не знали, там не знали вообще ничего. И я с ним прекрасно проработал до тех пор, пока советская власть не закончилась. Он мне очень здорово помог. Времена были совсем тяжелые.
– Вы с улыбкой об этом рассказываете.
– Вы хотите спросить, не идиот ли я? Такие моменты есть у каждого в судьбе. Все прошли тяжелое становление. И времечко нам досталось будьте–нате. Чего вспоминать. Конечно, сегодня мне нравится гораздо больше. Любой тоннель всегда заканчивается чем-то светлым. Смотря на что себя настраивать. Я настроен на позитив. Я ироничен. Если есть возможность, надо абстрагироваться от всего того, что тебе на самом деле и не нужно. Я могу себе это позволить. Я общаюсь только с тем, с кем хочу общаться. Делаю только то, что хочу. И играю то, что хочу играть.
– Как вы относитесь к статусу главного блюзмена страны.
– По этому поводу Ростропович хорошо ответил. Когда его спросили: каким виолончелистом вы чувствуете себя в мире? Он сказал: «Конечно, вторым. Почему? Потому что первых до хрена!»
