Нам пришлось это все пережить, не утратив человечности.
Нас спасла любовь
к Родине.
Алексей Алексеевич Иванов
Майор, 94 года.
На фронт попал в 19 лет
В первые дни войны меня призвали и направили в Одесское пехотное училище, после чего был направлен в Сталинград. Спустя какое-то время немцы стали все ближе продвигаться к Дону, завязались первые бои. В одном из них мне оборвало два пальца, около месяца лечился в госпитале.
В то время даже воздух казался тяжелее и гуще. Когда стало понятно, что боя за Сталинград не избежать, вышел приказ №227 «Ни шагу назад». Когда его огласили, все сидели в полной тишине. Было страшно, но каждый понимал, что от его действий зависит итог чуть ли не всей войны. Собственно, так оно и вышло.
Были моменты, когда я верил в судьбу. Один раз наша часть прибыла в село и остановилась на ночлег. Половина села была занята нашими войсками, а вторая половина – немецкими. Мы приняли это во внимание, но настолько были измотаны, что уснули в полуразрушенном сарае на кучке сена. Боя ночью не было, мы все остались целы, хотя захватить нас в плен было проще простого.
Зимой вышли по заданию. Была пасмурная погода – даже самолеты не летали. Когда немного рассвело, мы увидели, что уперлись в немецкий аэродром. Я встал на пригорок – посмотреть, есть ли кто там… Получил пулю. Отвезли до полевого госпиталя. Ждал поезда около четырех суток. Беспокоился, что так никто и не приедет, но приехала «летучка до Борисоглебска. Ранение оказалось серьезным — чуть не остался без руки.
Последний мой бой был под Польшей. Передо мной разорвался снаряд – осколки рассекли голову, шею, выбили часть зубов… Я три часа пролежал на поле боя без сознания. После этого меня отвезли в госпиталь в Полтаве. Больше на фронт я не вернулся.
Пока был в госпитале, один раз случайно из окна увидел огромные американские самолеты. Очень тогда удивился. Я решил сходить на аэродром и взглянуть на американцев. Близко подходить не стал – побоялся, что сочтут за разведчика, но с огромным интересом за ними наблюдал.
В Донбассе я занимался добычей угля до 1949 года. После отправили в строительный полк – возводить аэродромы. Сначала был на стройке в Борисполе, потом – в Белой церкви. Потом наш полк прибыл под Москву, в маленькую деревню Шереметьево… В 1956 меня направили в Калугу. Работал я в военкомате, а потом ушел на пенсию в звании майора.
На войне нам пришлось быть сильными. Никто нас этому не учил – жизнь сама заставила. Заставила тащить на плечах раненых бойцов, хоронить товарищей, стрелять в таких же, как и ты, людей. Нам пришлось это все пережить, не утратив человечности. Нас спасла любовь к Родине. Она у нас одна, как мать. Мы должны воспитать в современном поколении эти качества, чтобы мы могли не потерять мужества в любой ситуации.
Во время войны порой и не знаешь, за что тебе дают награду – не до этого. Только недавно внуки нашли в архивах те приказы.
Николай Петрович Назымок
Майор, 91 год.
На фронт ушел в 18 лет
Первые два года войны я жил на оккупированной территории вместе с родителями. Это были годы постоянного страха и психологического давления. Много раз меня пытались перетянуть на свою сторону немцы. И арестовывали, и грозились сослать в концлагерь, а я стоял на своем – не пойду и все! Не сломаться мне помогла только любовь к Родине.
В августе 1943-го оккупацию сняли. Мне как раз исполнилось 18 лет, – призвали в армию. Отправили на подготовку младших командиров. Там я принял военную присягу. Уже на следующий день нас отправили на фронт.
Воевал я в пехоте на 1-м Украинском и 2-м Белорусском фронтах. Первый бой мой был… С нашими солдатами, которые перешли на службу в РОА – Русскую Освободительную Армию. И вот каково мне было: стрелять в своих – в таких же советских людей? Все казалось кошмарным сном. Хотелось бросить оружие и закричать: «Да что же вы делаете?!» Первый бой всегда очень тяжелый. Не важно, насколько ты ненавидишь фашистов, – голова понимает, что убиваешь живых людей – таких же, как и ты. А тут…
Первые две награды – это медали «За Отвагу». Первую мне вручили в январе, а вторую – в апреле 1944 года. Только недавно внуки нашли в архивах те приказы. Во время войны порой и не знаешь, за что тебе дают награду — не до этого.
Самые памятные бои были под городом Сопотом. Это небольшой городок на севере Польши. Бои были уличные. За них меня наградили орденом Александра Невского.
Как командир я порой ощущал себя странно. В моем полку воевали люди, годившиеся мне в отцы, а я, парень девятнадцати лет, вел их в бой. Я даже не делал замечания тем, кто пытался бежать – каждый хотел остаться в живых.
Однажды я пробирался по улице и увидел горящий танк Т-34, а в метрах десяти от него – нашего танкиста. Он но слезами на глазах попросил его застрелить. Не смог – позвал подмогу. Хоть спасти его не удалось, но пока мы его тащили, ни один немецкий снайпер не выстрелил в нашу сторону. За эти бои я получил орден Красной звезды, и то – только после войны.
Победу я встретил в госпитале. В конце марта получил серьезное ранение, пуля до сих пор находится в моей груди. Мои солдаты несли меня на руках до медсанчасти. Оттуда меня сразу же отправили в госпиталь в Бромберге. Было очень обидно встречать этот великий день лежа в постели, но я был счастлив.
После выписки я догонял свою часть. На одном перекрестке шла попутная английская машина. У меня была махорка – скрутил «козью ногу» и закурил. А их это так впечатлило! На прощание они мне подарили новую английскую военную форму. Я думал, что сберегу ее на память – носить буду по праздникам. А нет…
Стояли в Бресте около трех суток на поезде, а по перрону бегали детишки – все тощие, оборванные… Каждый им старался дать еды или что-то из одежды. И тут – парнишка лет десяти. Смотрел он так, что сердце защемило. При этом он не просил ничего. Мы с ним обменялись взглядами – я достал ту самую подарочную английскую форму и отдал ему. Одно интересно: жив ли еще тот парнишка…
В 1949 году я поступил в Конотопский железнодорожный техникум. Во время учебы познакомился с чудеснейшей девушкой, которая потом стала моей женой. По окончанию меня отправили в Калугу. Когда приехал сюда, тут была не железная дорога, а развалины. Взялся наводить порядок – прошел весь путь от монтера железнодорожных путей до заместителя начальника Калужской дистанции.
Победу мы одержали благодаря глубокому чувству патриотизма. Самое главное – это Родина. Потерять ее – самое большое несчастье. Раз ты родился здесь, так и сделай что-то такое, чтобы стало лучше жить.
За своих мы должны отомстить.
В этих словах заложена мысль каждого человека, кто
был на войне.
Петр Сергеевич Мишенин
Полковник, 90 лет.
Попал на фронт в 17 лет
Война меня застала в учебе. Маму, меня и мою сестру эвакуировали в город Златоуст. Я сразу же устроился работать на завод. Смены были по 12 часов, а иногда и по 18.
В 1942 году наша семья вернулась в родной город – в Скопин. Я работал в тракторной бригаде, а в 1943 году все ее члены призывались в армию. Меня брать не хотели из-за возраста: мне было 17 лет. Мать с сестрой плакали, уговаривали остаться, а я сказал: «Нет, я должен защищать Родину». И ушел на фронт.
Воевал я на 3-м Белорусском фронте в составе 17-й Гвардейской стрелковой дивизии. Исполнял там обязанности наводчика 82-мм миномета. После переформировки войск перешел в пехоту. За ряд боев наградили медалью «За отвагу». Не обошлось и без ранений, но все они были легкими.
Наш полк двигался к линии фронта, а навстречу – колонна раненых. Стоны, крики… И никто не сказал: «Куда же мы идем? Вернемся такими же!» Было сказано: «Мы за них должны отомстить». В этих словах заложена мысль каждого человека, кто был на войне.
В мае стояли в Восточной Пруссии. Рано утром 9 мая все зашумели, загалдели. Наряд, который был поставлен на охрану, радостно кричал: «Победа!» Все, что было в ружьях и автоматах, выпустили вверх беспорядочным залпом. Многие пытались описать чувства, которые испытывали люди, атмосферу этого дня, но таких слов до сих пор не удалось подобрать.
После войны я проходил обучение в Ульяновском училище связи, оттуда направили в Германию, где я служил пять лет. Когда вернулся обратно, работал на полигоне, где испытывали ядерное оружие. Я наблюдал за этим, испытывая радость и ужас: эти мощные бомбы должны были пойти на службу нашей армии. Со временем я получил распределение на работу в Калуге. В 1976 году закончил военную службу в должности заместителя начальника военного госпиталя.
Увы, к 2014 году я потерял зрение. Уже два года не пишу и не читаю – это очень весомое для меня лишение. Но ни сын, ни внуки меня не бросают. Отдельно отмечу, что Надежда Ивановна и мой сын Виктор Петрович за мной очень хорошо следят и помогают.
На протяжении всей жизни я люблю свою Родину. Горжусь Победой – она просто так не давалась. Наша Родина воспитала таких людей, которые смогли обратить непобедимую немецкую армию в бегство. Жуков, Рокоссовский, Ворошилов и другие невероятные люди – это те, на кого равнялись все солдаты.
Все, что угодно, но лишь бы не было войны.
Не могу сказать, что именно я тогда ощутила – радость, облегчение, удивление, растерянность… Мы настолько привыкли жить военной жизнью, что в победу не верилось.
Алла Николаевна Мельникова
Лейтенант медицинской службы, 94 года.
На фронт попала в 19 лет
Я окончила медицинское училище в Сухиничах. 22 июня по радио объявили, что началась война. Через три дня пришла повестка из военкомата – явиться для мобилизации. В своей родной школе я помогала обустраивать госпиталь. С первых дней поступало огромное количество раненых – по три или четыре тысячи. Привозили тех, кто попал под первые удары фашистской армии. Три месяца мы видели такое, чего не видели больше никогда, даже за всю войну.
Однажды шел эшелон с ранеными на станцию Сухиничи Узловая. И в этот момент был авианалет – станцию разбомбили полностью. Пришлось ползком вытаскивать раненых из-под обломков и из развороченного поезда. Было очень страшно, но мы доставали раненых одного за другим. И даже не плакали. Слезы были потом, когда осознали, что произошло.
Прошло три месяца. Немец наступает на пятки – идет к Москве. Военные части начали отступать. Своим ходом отправились в Тулу. Мне поручили три машины: полуторку, газогенераторную и санитарную. Немцы были уже совсем близко – приходилось идти в объезд. По ночам фары не включали. В Белеве нам пришлось переезжать деревянный мост через Оку. Нам сказали, что если кто забуксует, то сразу в реку скинут. Мы проехали, но одну машину все же утопили.
Потом в Алексине мы организовали госпиталь. Бомбили тогда по-страшному. Немцам нужно было разрушить железнодорожный мост, а он был совсем недалеко от госпиталя. Тут меня впервые и ранило. Бомбу сбросили, а я попала под взрывную волну и потеряла сознание. Осколок еще через шею прошел. Но я быстро пришла в себя, начала снова работать. Через неделю начались страшные головные боли. Оказывается, у меня было сильное сотрясение мозга, но о таком диагнозе еще не знали…
Начальник госпиталя сказал, что нужно организовать лечение для людей с контрактурой – неподвижностью суставов. Меня отправили в Москву, где профессор Гориневская готовила методистов по лечебной физкультуре. По возвращении я продолжала и на операциях ассистировать, и раненых разгружать. Мы почти не спали. Часто уже работали как на автопилоте. Все движения, все процедуры стали настолько привычными, что казалось, что руки и голова больше ни на что не способны.
Потом через все фронты мы доехали до озера Селигер. Там пришлось раненых перевозить на лодке. А я весел в руках никогда не держала. Когда раненые были на борту, они помогали – кто рулить, кто весло взять. А обратно – лодка крутилась, не могла я рулить нормально. Потом все руки были в волдырях. На Ленинградском фронте меня наградили медалью «За боевые заслуги».
Победу встретила я под Ригой, в городе Резекне. Не могу сказать, что именно я тогда ощутила – радость, облегчение, удивление, растерянность… Мы настолько привыкли жить военной жизнью, что в победу не верилось. Но тяжелее всего пришлось раненым – инвалидам, которым в среднем было по 20 лет… Кто без руки, кто без ног, кто без челюсти… Когда все праздновали победу – они плакали. Кому они нужны такие, кто их полюбит? Мы пытались их хоть как-то успокоить.
Наш начальник госпиталя говорила: «На фронте сейчас за вами будут все пытаться ухаживать, но не портите себе жизнь. Война кончится, тогда и создавайте семью, когда будет спокойное время». К ней, кстати, ходили и просили разрешения на брак, как у мамы. Я себе загадала: от кого мне придет первое письмо с поздравлением, тому и дам свое согласие. А на тот момент был у меня знакомый парень – от него и пришла первая весточка. Поженились и уехали на его родину, в Анапу, где я устроилась в санаторий – как раз по профилю лечебной физкультуры и массажа. Потом пришлось уехать в Калугу, где жила моя сестра. Увы, после нескольких лет здесь мой муж заболел и умер…
Здесь долгое время работала в Анненках в санитарной авиации. Была специальная бригада врачей, которые вылетали на срочные операции. И на вертолете мы доставляли больных не только в Калугу, но и в Москву, в Горький… Там где была вертолетная площадка, сейчас стоит МНТК. Работала я до 78 лет.
Сейчас, несмотря на практически полное отсутствие зрения, я продолжаю ходить к другим ветеранам, участвовать во встречах в совете ветеранов, выступаю в школах. Детям рассказываю, как вся страна помогала фронту. Малыши рисовали рисунки, вышивали платочки, кисетики, а старшие дети вязали варежки с одним пальцем и носки – и все это отправлялось на фронт. Это заслуга учителей и воспитателей – организовать так детей. Сейчас такого, к сожалению, нет.
Военные годы уходят далеко, люди живут иначе, мы живем иначе. Мы постепенно остаемся только в истории.
