Их называют бойцами – участников поисковых отрядов. тех, для кого еще идет война. Война за правду и память.
Заместитель министра конкурентной политики Калужской области Лев Николаевич Марченков – один из них.
Много лет он в составе поискового отряда «Россия» возвращает домой солдат, не вернувшихся с войны, и считает это долгом перед Родиной, памятью павших и своей совестью.
- Лев Николаевич, а кто в вашей семье воевал?
– Оба моих деда. По отцовской линии – Марченков Федот Павлович. И дед по линии матери Перминов Николай Федорович, 1907 года рождения, Удмуртская АССР, Можгинский район. Несколько раз он писал заявление о прошении на фронт. Призвали в 1943 году. Он прошел какие-то курсы, по всей видимости, потому что был сержантом. Сначала говорили, что он пропал без вести. Бабушка ждала его долго, не верила. А потом в 70-х годах пришли и сказали: мол, ваш муж погиб и похоронен там-то. По документам числится, что он погиб 24 февраля 1944 года. А по факту они погибли в ночь с 23 на 24 февраля.
– Откуда вы узнали это?
– Я занимался поиском, ездил в архив, заказал по нему все выписки и увидел в журнале все события, которые происходили в тот момент. Там в Псковской области, Пороховском районе была замечена немецкая колонна. Бой начался 23 февраля, а нашли его 24 – го. Накануне прислал письмо, где он написал: «Помыли нас в бане. Скоро идем в бой. Наверное, живым из него я не вернусь». Так и получилось.
Изначально он был захоронен в деревне Боркино. В 50–е годы это захоронение якобы было перенесено в деревню Павы. Но я в это не верю. Местность там болотистая, думаю, что останки там и остались. А я хотел его найти, но мама сказала: «Не надо тревожить».
– А вообще правильно ли тревожить останки? Есть мнение, что уже не нужно.
– Так говорят люди, которые не видели глаз родных, которые все эти годы ждали своих солдат с войны. Мы не тревожим останки, наоборот, находим без вести пропавших и возвращаем их домой. Работаем на местах сражений, а не захоронений. Вот говорят: «Немцами захоронены»… Не захоронены, а прикопаны. Немцы не хоронили наших солдат. Единственный случай, когда они действительно устроили похороны советского воина – это был генерал Ефремов, командующий 33-й армией. Это тот солдат с большой буквы, который погиб со своей армией. Его портрет висит у меня дома. Немцы хотели его захватить – сделать подарок ко дню рождения Гитлера. Но Ефремов не доставил им такого удовольствия. Он предпочел смерть плену и застрелился. Немцы похоронили его со всеми воинскими почестями около храма в деревне Слободка. Перед строем солдатов Вермахта и строем наших военнопленных немецкий генерал сказал: «Вы должны воевать за Германию так же, как воевал генерал Ефремов за советскую Россию». Это известная история. Все остальные – это бойцы, которые упали на поле боя, и их в лучшем случае закидали землей или присыпало взрывом. Много «верховых» солдат – они лежат сверху, под листвой.
– По вашим предположениям, сколько их еще лежит ненайденных в калужской земле?
– Сложно сказать. Очень много. Калужская область – боевой регион от начала до конца. Вся территория Калужской области была оккупирована, здесь шли бои везде.
Обидно, когда говорят, что Калугу «сдали», «встречали немцев с караваями».
Нужно понимать, что такое был октябрь 1941 года. Тогда время просто сжалось до минут.Каждый погибший солдат здесь – герой, каждый бой, каждый убитый здесь фашист – это подвиг. Каждая судьба вложена в огромный пазл победы. Война идет за сохранение памяти. Чтобы не было таких «товарищей» от истории. Когда поднимаешь солдата, видишь, как он погиб, – начинаешь понимать, как это происходило, жить этим боем.
– А как было?
– Силы, которые защищали Калугу, были несоизмеримы с тем немецким контингентом, который
сюда заступал. Здесь фронт держала 5-я Гвардейская стрелковая дивизия — бывшая 107-я стрелковая дивизия, которая себя показала под Ельней. За особые заслуги первым таким дивизиям было присвоено звание Гвардейской. От нее немцы первый раз получили по зубам в августе 41–го. 5-я Гвардейская должна была высадиться совершенно в другом месте, под Брянском. Но началась операция «Тайфун» – генеральное наступление немцев на Москву 30 сентября, и дивизия передислоцировалась. Немцы первым взяли Брянск и через четыре дня были уже в Орле. А здесь не было уже войск. 5-я Гвардейская разгружались с Желябужской, в Ферзиково на станции и с марша выходила на фронт. И фронт они держали от Староскаково – вот здесь Дворцы– и до Авчурино. Что такое стрелковая дивизия – это всего 12 тысяч штыков. А у немцев пехотная дивизия – порядка 18 тысяч штыков. Сюда наступали три немецкие дивизии: 17-я пехотная дивизия, со стороны Перемышля – 260-я пехотная дивизия, и со стороны Товарково – 34-я пехотная дивизия. В пять раз больше солдат. Плюс безграничные возможности в воздухе, танках, артиллерии и так далее. Сведений по обороне Калуги очень мало. Все по крупицам собирается.
– Как вы определяете себе район для поиска?
– Зима – это время подготовки, настройки вектора поиска, где мы будем работать в этом сезоне. Современные технологии позволяют совместить старый снимок с современными координатами. Мы в Америке покупаем немецкие аэрофотоснимки времен войны. Американцы немецкий архив весь оцифровали и продают. Вот снимок района деревни Вышнее, сделан 4 августа 1942 года, видно воронки, траншеи, овраги… Мы намечаем зону поиска вокруг воронок от снарядов, окопов, траншей, предполагая, что там лежат еще наши солдаты. Потом все привязывается к местности. Ставим точку и весной выходим на поиск. Как правило, весной мы все берем отпуска.
– Сколько вы нашли солдат?
– 34 бойца мы подняли только в прошлом году. А всего с моим участием, думаю, около тысячи.
– Почему вы начали заниматься поисковой работой. Что случилось?
– Я тоже иногда задаю себе этот вопрос. Всю жизнь я шел к этому. Родился в Жиздре. Моя песочница – это был окоп времен войны. Потом истфак, который привил мне любовь к документам и фактам. Нет ничего сильнее, чем правда. История – точная наука. Есть факт, а интерпретировать его уже можно как угодно.
С благодарностью вспоминаю Богодарову Наталию Александровну, у нее были интереснейшие лекции, факультативы. Она говорила: «Лева, ангел мой, сколько же можно писать про войну». Меня все время интересовала война. А решила все случайная встреча.
В 2004 году мы принимали в Калуге бывшего мэра города Зуль Мартина Куммера. Его отец воевал на Восточном фронте, потом попал в плен уже в Германии, восстанавливал Крым. Мы с Мартином разговорились на эту тему, я понял, что ему это важно, и рассказал легенду про Лаврово-Песочню, где была разгромлена спецчасть майора Зигса. И он сказал: «Поехали».
Мы приехали туда и поплыли вдвоем на лодке на другой берег озера, где предположительно шли бои. Он извинился, отошел в сторону, сделал крест из веточек и стал читать молитву. Когда мы плыли обратно, он зачерпнул рукой воду и сказал: «Это слезы немецких и русских матерей». Меня это потрясло.
– Можете рассказать про свой первый поиск?
– В 2001 году обнинские поисковики в районе бывшей деревни Зуев Хутор Юхновского района нашли 16 солдат. Троих из них определили. Оказалось, что это бойцы ОМСБОН НКВД – спецподразделения, попросту диверсанты.
В 2004 году Виктор Сапожников, опытный поисковик, предложил мне поехать туда. До этого я поиском не занимался. Мы приехали, и на следующий день я нашел Фабрикова Василия Филипповича. Позже мы работали в тех местах еще много раз, нашли еще несколько солдат. Но из 70 погибших, по нашим данным, не найдено около 30.
В этом году почему-то потянуло туда снова. И 22 марта иду с металлоискателем, и вдруг – дзынь. Только копнул – Митюшин Сергей Николаевич. Его смертный медальон образца 41–го года ношу с собой. Если найдутся родственники, передам им. Сейчас, к сожалению, поиск застопорился из-за карантина, архивы закрыты. Но какое-то время обязательно надо подождать, я этот вывод уже сделал для себя.
– Всегда у родных положительная реакция?
– В 99,9 процентах. На моей памяти был только один случай, когда наши друзья из Подмосковья нашли бойца, уроженца западной Украины, а его внук сказал: «Эту сволочь я знать не хочу». Бандеровец. Для меня это был шок. Я не выдержал и написал ему «доброе» письмо и все, что я о нем думаю. А деда захоронили в Барсуках Мосальского района вместе с товарищами, с кем он воевал и погиб.
Обычно мы общаемся с родственниками и всех одиночных солдат лично отвозим на родину. Когда ты нашел солдата и тебе звонят и говорят, что его кто-то ждал, становится понятно, для чего мы делаем это.
У меня таких историй очень много. Потемкин Григорий Фролович, 1916 года рождения, Брянской области. В его семье было восемь детей, он был единственный сын, остальные семь сестер. Его внучатые племянники рассказали, что Гришу в семье все очень любили. Он прислал одно-единственное письмо из-под Сталинграда. Они думали, что он погиб там, ездили туда, искали. Мать его прожила больше 90 лет и, рассказывают, имела дар ясновидения. Она говорила: «Я вижу поле, березы, речка и соловьи поют». Перед смертью попросила: «Положите то единственное письмо со мной, и Гриша ко мне вернется». Сын вернулся к ней.
Мы так и нашли его весной: возле церкви речка, поле и березы. И похоронили рядом с матерью.
– Как осуществляется поиск родных? Через программу «Жди меня»?
– Когда в 2006 году мы нашли чекистов и хотели отыскать их родственников, обратились в программу «Жди меня», там ответили так: «У нас проект коммерческий. На поиски одного человека нам нужен 1 млн рублей». Я сказал: «Извините, я зашел не в ту дверь».
В Керчи живет уникальный человек – Наталья Юрьевна Дзюба, старый поисковик. Она смогла создать огромную команду таких неравнодушных людей по всей стране: у нее помощники в странах СНГ, в Израиле, Америке, и четкий алгоритм информационного поиска. Когда мы находим бойца, я тут же звоню ей: «Помогите». Она вытаскивает даже, казалось бы, безнадежные истории.
– А немецких солдат вы находите?
– Бывает. Но в Германии другая система. В 1992 году Россия и Германия подписали соглашение, согласно которому немцы обязались содержать все наши захоронения, даже одиночные, на территории Германии в целости и сохранности. За это наше правительство дало возможность сделать на территории России несколько сборных кладбищ, где хоронят всех немецких солдат, которых поднимают здесь. Последнее такое действующее кладбище на Духовщине, в Смоленской области.
Как пример – история с реконструкцией нашего Ленинского сквера, где было немецкое кладбище во время войны. Когда начались работы, я сразу сказал, что там лежат солдаты. Мне не поверили. Начали копать экскаватором, а оттуда посыпались кости. Я сразу взял металлоискатель и нашел половинку немецкого жетона. Губернатор позвонил в посольство Германии, и на следующий день здесь были представители Народного союза Германии с планом кладбища и пофамильной раскладкой – 52 немецких солдата и офицера. Они захоранивают останки, после находят родственников и сообщают, где увековечена их память.
– Как ваши близкие относятся к вашей миссии?
– С пониманием. Это наш долг. В его высшем значении. В церкви хранят мощи святых – подвижников веры. Наши солдаты – это те же самые святые. Я считаю, что если это дано, этот крест нужно нести. Не мы находим солдат, они нас выбирают.
– Куда вы направите поиск в этом году?
–У нас были большие планы. Сейчас мы должны были бы быть в поиске. В прошлом году мы, наконец, получали разрешение на поиски на Суховском плацдарме, где за две недели боев, по официальным данным, погибла 18-я Гвардейская стрелковая дивизия – 969 человек. Они все там лежат. Сложность в том, что сейчас это территория национального парка «Угра». С боем мы выбили разрешение министерства природных ресурсов на 2020 год. Планировалось участие 25-30 человек в этой вахте. Пандемия сорвала нам все планы. Но мы не откажемся от них.
– Как вы думаете, настанет ли тот момент, когда последний солдат вернется домой и эта война закончится?
– Этого не произойдет никогда.
