Директор Центра им. Вс. Мейерхольда, театральный критик, педагог Елена Ковальская — один из инициаторов большого гастрольного проекта «Поехали», который был придуман для поддержки негосударственных российских театров в период пандемии. Благодаря Фонду Президентских грантов Калуга увидела 14 спектаклей лучших современных театров из Москвы, Казани, Нижнего Новгорода, а калужский центр PRO ART’S показал свои постановки в этих городах. Мы поговорили с Еленой о современном театре и о том, нужно ли его понимать, чтобы полюбить.
– Елена, объясните, пожалуйста, в трех словах, что такое современный театр?
– Это аттракцион, ситуация, событие, которые происходят с тобой. Их смысл рождается между зрителем и создателем.
Драматический театр всегда будет оставаться искусством и технологией. А современный театр воспринимается чувственно. Он не нуждается в подготовке, его зритель более широкий. Воспринимать его надо непосредственно, как секс, — просто переживать.
– Это так непривычно…
– На самом деле этот процесс начался в начале XX века историческим авангардом, который и подорвал привилегию профессионалов на то, чтобы делать театр. Самый удивительный спектакль был «Взятие Зимнего» 1920 года. Поскольку взятие Зимнего происходило как-то коряво, у него было мало свидетелей, то к третьей годовщине революции Николаю Евреинову, режиссеру, который исповедовал принцип театра как жизнетворчество, предложили сделать «настоящее» взятие Зимнего. Он собрал 3,5 тысячи волонтеров, матросов, солдат, артистов и пять тысяч зрителей, и было сыграно «Взятие Зимнего». Если вы станете искать хронику или фотографии, то вы найдете фотографии спектакля, который подменил собой реальность. Вот это и есть интенция театра авангардного — быть, а не изображать, быть реальностью. 
– Не знаю, как в столице, у нас часть людей, которые придут на такой спектакль, скажут: разве это театр?!
– У нас еще немало тех, кто думает, что театр — это дом с колоннами, где играют пьесы, активные люди — на сцене, пассивные — в зале. Но нужно ли кому-то доказывать, что театр — это все и ничто, везде и нигде.
Например, спектакль-сторителлинг «Калуга. Театральная». Или аудиоспектакль «Любовные письма» Pop-up театра в Санкт-Петербурге. Ты просто скачиваешь приложение с картой города, на которой отмечены точки. Когда подходишь к одной из них, включается речь, которая читает письма людей своим близким: Хармс, Мандельштам, Пушкин.
И ты начинаешь видеть город по-другому, начинаешь чувствовать, какой нежностью и любовью он пропитан. Любой человек бесплатно может закачать туда свои любовные письма, и его история встанет рядом с историей Кшесинской и Николая Второго. Если ты через этот опыт прошел, тебе плевать, называется это театром или нет. Границы театра — в сознании самого зрителя. У театра нет границ и не было. То, что мы называем театром, — это короткая история в культуре от эпохи Возрождения до начала XX века. 350 лет этому театру, который мы считаем традиционным. А самому театральному искусству гораздо больше. Он всяким был.
– Вы сказали как-то в интервью, что российский театр прекрасен, но чрезвычайно однообразен, поскольку собирается на конвейере репертуарной модели. Вы считаете, что такой театр не нужен вообще?
– Нет, нет, что вы, нужен. Он умеет делать классные вещи. Нам досталась в наследство огромная театральная индустрия. И она не так дорого обходится, ракеты дороже. Что он умеет делать?
Умеет создавать великие иллюзии, в которых человек может свой опыт сравнить с опытом других людей, других исторических эпох и позволить себе быть шире, глубже. Такой тренинг чувств, ролевых моделей, через не очень травматичные переживания.
Еще театр дарит чувство локтя. Когда мы сидим рядом в зале и переживаем общие чувства. А если в городе ничто другое нас не примиряет, не сближает друг с другом, кроме театра, это очень важно.
Театр еще и хороший социальный ритуал. Куда еще можно пойти в красивом платье на каблуках, побыть среди своих? Мне кажется, эта оппозиция между современным театром и классическим очень вредит и тому, и другому. Круто, что мы живем во время большого разнообразия, и нужно это любить. 
– А вы часто ходите в театр на премьеры?
– Меньше, чем хотела бы. Но было время, когда я была театральным обозревателем в журнале «Афиша» и ходила в театр пять раз в неделю 13 лет подряд. Плюс четыре раза была экспертом «Золотой маски» — это четыре похода в театр в неделю и четыре поездки по стране в месяц.
– Много ли нажили себе за это время врагов?
– Нет, не нажила, наверное, я была добрым критиком. Есть критики — «санитары леса», которые выводят на чистую воду. Я же не верю, что люди делают ужасные вещи специально. Я медиатор — посредник между театром и людьми. Переводчик. Я писала о спектаклях, на которые людям стоит пойти. Мне хотелось быть агитатором современной пьесы.
– А вы позволяете себе уходить со спектакля?
– Да. Но такое редко бывает.
– Как вы себе это внутренне разрешаете, что говорите?
– Я говорю, что поняла прием, очевидно, он не изменится. Если бы я покупала билеты, меня вообще ничто не остановило бы. Это как не доесть невкусный обед. Люди платят за театр дважды: один раз через налоги, на которые содержатся театры, а второй раз — за билет. Это довольно много в сумме. Поэтому имеют право уйти в антракте.
– Вы идете вразрез со всеми театральными деятелями, которые считают, что зритель — для театра, а не театр — для зрителя.
– Это проистекает из того мнения, что люди, которые делают театр, лучше, чем все остальные. Такое отношение вообще ничем не подкреплено. Да, зритель, может быть, не искушен в театре, но он не глупый. Он может быть крутой профессионал — врач, например. У него есть свой жизненный опыт. Ты просто не нашел путь к его сердцу, душе, разуму.
Человек сидел и думал: «Зачем я трачу здесь свое время? Мог бы с ребенком поиграть, к матери заехать, с друзьями встретиться, погулять». Значит, театр должен быть лучше, давать опыт, который человек нигде не может получить.
– То есть вы понимаете людей, которые не ходят в театр вообще?
– Отношусь к ним с большим пониманием.
Всего 4% населения страны ходят в театр. Большинство людей в театры не ходят. Или бывают раз-два в жизни. Но это проблема и задача театра, а не людей. Не надо приучать людей к театру — приучают детей к горшку. Надо делать театр, который будет интересен, отвечать запросам и потребностям людей.
– Посоветуйте, как начать знакомство детей с театром?
– С развития у ребенка эмпатии. Учить общаться с детьми, любить собак, кошек. Тогда ребенок сможет больше что-то увидеть, сопереживать в драматическом театре.
– Вы как-то сказали, что задача центра Мейерхольда — создать театр без звезд. Почему?
– Есть прагматическая цель — быть уникальными. В Москве только государственных — около 90 театров. Мы решили, что будем театром негосударственных компаний, в которых пока нет звезд. Звезда — просто яркая фигура, харизма которой завораживает и притягивает. Мы же хотим, чтобы зрители переживали опыт, в реальности небывалый, а не встречу со звездами. Есть масса театральных методов порождать присутствие и примагничивать зрительский глаз и внимание.
В центре Мейерхольда есть несколько инклюзивных коллективов, один из них называется «Круг» — это компания, которая работает театральными средствами с людьми с ментальной инвалидностью. Они работают в технике контактной импровизации. И это абсолютно магнетические действия: ты видишь, как на сцене люди совместно превращаются в одно большое социальное тело и поддерживают друг друга. И ты думаешь: как я хочу, чтобы это было в реальности.
Еще есть театр горожан, где на сцене играют обычные люди. Этот театр мне видится, как прекрасное будущее, когда люди будут делать театр друг для друга. В посттрудовом мире чем мы будем заниматься? Театром горожан!
