Утром просыпаюсь от солнечного света сквозь легкие шторы.
Дома уже никого нет. Иду на кухню, завтракать не хочется.
Беру кружку и иду в сад за ягодами.
К босым ногам приклеиваются липовые почки.
Земля приятно прохладная. Рву по чуть-чуть всего, что созрело:
вишни, смородины, красной и желтой, крыжовника, и набиваю полный рот.
Потом бегу к подружке Катьке.
Подтягиваюсь на окошко деревянного домика и стучусь в закрытые ставни.
Лохматая, сонная Катька в ночной рубашке открывает мне дверь
и идет обратно в кровать.
А я ставлю пластинку Софии Ротару, прыгаю и пою: «Луна, луна».
Катькина бабушка возвращается с бидоном и смотрит на меня недобро.
Зовет Катьку завтракать, дает ей булку с маслом и «синее молоко» —
с вареньем из черной смородины, с любовью смотрит, как та ест, и отпускает.
Мы с Катькой выходим на крыльцо и думаем чем бы заняться.
Впереди целый огромный день…
В том мире, где флоксы были выше меня, вкусно пахло чужим грибным супом, а в укромном уголке мерцали «секретики»,
было одно правило и один рецепт.
Плакать нельзя, иначе загонят.
Приложи к больному месту сырую землю или подорожник, и все пройдет.
Сейчас я знаю: плакать можно,
и, если подуть и поцеловать, заживает быстрее.
Анна Большова
