Пластика мысли и тонкая интуиция скульптора Михаила Камышанского отражаются в его работах как слепок, создавая органичный и узнаваемый почерк автора.
- Как случилось что вы стали не художником, а скульптором? Как формировался ваш путь в искусстве?
– С детства я рос в атмосфере живописи: дед и прадед были художниками. Постепенно я тоже стал увлекаться этим видом творчества. Но для поступления в Строгановку подготовки было недостаточно, и я выбрал специализацию «художественная обработка металла и дерева». О чем потом ни разу в жизни не пожалел. Это увлекательное ремесло пригодилось мне и в работе, и в жизни. Скульптору нужно хорошо знать анатомию. В картине за счет цвета и красок можно обыграть неправильную форму. А скульптор, когда смотрит через нос, должен видеть затылок. Тяжелее приходилось нашим предшественникам: в эпоху возрождения изучать человека считалось кощунством, эта сфера была под строжайшим запретом.
– Сейчас у вас больше возможностей для творчества, чем раньше?
– Я бы сказал наоборот. В советское время Союз художников подпадал под государственные заказы, и таким образом полгода мастер мог работать на государство, а следующие полгода посвящать своему творчеству. Наличие в то время бесплатных мастерских очень помогало начинающим авторам.
– Какие работы из монументальной скульптуры вам довелось создать?
– Керамический рельеф в вестибюле плавательного бассейна в Воротынске, рельефы в интерьере вестибюля медицинского корпуса лагеря «Сокол» в Калуге, интерьер ресторана МГУ в Москве, экстерьер и интерьер, дизайн салона-ателье «Альбина» в Калининграде, роспись храма «Жён-Мироносиц» в Калуге, памятник жертвам авиакатастрофы в Кирове, памятник учителю в Кондрово, причем это памятник не абстрактному учителю, а конкретному человеку.
– Город Калуга, по-вашему, в каких нуждается скульптурах?
– В Голландии, славящейся не только тюльпанами, но и своей ландшафтной архитектурой, в парковой зоне встречаются интересные скульптуры, к примеру строительный совок среди деревьев, можно было бы и у нас такое придумать. Калуге я бы посоветовал перенять опыт Калининграда: при сдаче какого-либо здания застройщики обязаны облагородить прилегающую к нему территорию за свой счет, поэтому город выглядит благоустроенным, проблем со стоянками и детскими площадками там нет. Городская скульптура – это достаточно сложный процесс. Место для памятников должно быть выбрано не случайно, образ должен вжиться в окружающую среду и выглядеть там органично. В Калуге мне нравятся два таких творения: скульптура Константина Эдуардовича Циолковского в сквере Мира и Карла Маркса на улице Ленина.
– В своей работе вы стараетесь добиться единства содержания и формы?
– К сожалению, я более предметно мыслю. Привязываюсь к натуре и стараюсь ее максимально точно передать, но в последнее время могу «похулиганить» и заведомо сделать анатомически неправильную форму. Знания сковывают творчество, но сейчас я могу позволить себе немного свободы. Абстракция – это высший пилотаж скульптора, «человек стал тогда человеком, когда он стал абстрактно мыслить». Чем больше мастерство автора, тем живее будет скульптура.
– Идеи работ приходят неожиданно?
– В нашей сфере деятельности очень многое завязано на интуиции. У одного московского скульптора я увидел много скульптур беременных женщин, и меня это заинтересовало. Так совпало, что натурщица, которая у меня позировала, забеременела, и я попросил ее позировать мне, она согласилась, и в это же время я вылепил фигуру мужчины. И вот две работы мужчины и женщины стояли у меня в мастерской, так родилась композиция «Адам и Ева. Возвращение из Эдема». Уходя из рая, предусмотрительный мужчина прихватил ветку с яблоками.
– Какие самые необычные заказы работ можете вспомнить?
– Идея одного моего знакомого – вылепить его в виде сфинкса, после поездки в Египет, – порядком меня позабавила и сначала показалась мне абсурдной, но потом я заинтересовался, и получилась очень нестандартная работа. Шахматы, пожалуй, также можно отнести к неожиданным скульптурным формам.
– Как бы вы вылепили талант?
– Не знаю, интересная такая заявка, спасибо за идею. Талант – это, пожалуй, скульптура мастера с инструментом и молотком, а рядом женская фигура, с крыльями, в виде музы вытирает ему пот со лба. Талант – это не просто дар свыше, это тяжелейший труд, обыкновенная пахота. У каждого свои способности. Как-то в детстве мне в горло попала кость, и пришлось ехать в больницу, я до сих пор помню, как доктор сказал родителям: «Какие хорошие связки, наверное, будет певцом». Но певцом я не стал, петь совсем не умею.
– Какие-то мистические истории, связанные со скульптурами, можете вспомнить?
– Когда я учился в Строгановке, то поосваивал кузнечное дело и по найденной в журнале «Наука и жизнь» старинной технологии ковал меч. Вечером, уходя из мастерской, прятал его среди разных железок, но на следующий день не находил. Потом еще раз создал, спрятал, как мне казалось, очень надежно, но он опять исчез. Что это, мистика или реальность?
– Кто ваша Мона Лиза? Какая скульптура пока только в задумках?
– Надеюсь создать скульптуру античного воина, даже есть этюд, «со щитом или на щите». Раненый, на грани жизни и смерти солдат, треснутый щит и неопределенность.
– Вы воплотили свои творческие идеи, куда хотите двигаться?
– Что касается живописи, меня интересует графика, из скульптуры – миниатюрные формы. Художники вообще большие эгоисты. Нам хочется выразить свое я и свое отношение к миру. Художник может и голодать, но он должен работать. Если думать о том, купят или не купят твои работы, значит, подчиняться вкусу потребителя, который не всегда совпадает с собственным отношением к теме.
– Что дает вам силы, желание работать?
– Есть люди пессимисты, а я оптимист. Бог создал трудности, чтобы, преодолевая их, человек не задумывался о смерти. Наступает утро, и я вдохновленный первыми лучами солнца, вступаю в новый день и в новую жизнь.
