Друзья называют его Лев Маркович. Видимо, за явные сходства с Царем зверей – силу и уверенность, «львиное сердце» и «львиную гриву». С Андреем Клюкиным, продюсером крупнейшего фестиваля «Дикая мята», мы встретились в Москве, на территории Государственного дарвиновского музея, где расположено кафе, названное в честь его любимой Дженис Джоплин.
- Андрей, что вы предпочитаете, чай или кофе?
– Я вообще не пью кофе, потому что в крови и так столько адреналина, что приходится контролировать. Поэтому предпочитаю чай, с мятой в том числе.
– Почему вы выбрали такое название для своего фестиваля – «Дикая мята»? Мята вроде бы успокаивает, а фестиваль, наоборот, такой бодрый.
– Он мягкий. Слово «Дикая» было определено сразу, так как мы приняли решение не работать с продюсерскими, а приглашать исключительно «дикорастущих» музыкантов, которые всего добились или добиваются своим талантом, а не вложенными со стороны деньгами. Но «Дикую» нужно было смягчить – и появилась «мята», так как представляем мы все же светлую и позитивную музыку.
– Формат фестиваля обозначен как world-мюзик.
– «Дикая мята» не является исключительно world-мюзик. Если посмотрите на афиши, вы увидите: там написано world – rock – jazz. Мы представляем широкий спектр музыки. Но мы ставим на первое место world, потому что мне симпатично, когда за музыкой стоит не только талант, но еще и корневая принадлежность. Для нас очень важно, чтобы музыканты использовали свои корневые, культурные основы. При таком разнообразии стран, континентов, культур мне грустно, когда все приходит к единообразию. В поп-музыке зачастую невозможно понять, кто откуда. Это такая среднестатистическая жвачка. Она очень похожа на генный продукт. Когда думаю о музыке, у меня иногда аналогия возникает – современное сельское хозяйство. Когда я был маленьким, я ходил с мамой на рынок, фрукты и овощи там не были такими красивыми и одинаковыми, как сейчас. Они были все разными, и у каждого сорта помидора или яблок был свой уникальный вкус и аромат. Сейчас, когда я прихожу в магазин, все овощи и фрукты одинаковые, одинаково красивые, ярких цветов, ровной формы, одного веса. И по вкусу, и по консистенции одинаковые, и одинаково не портятся. И в музыке такая же тенденция: вот вам куча одинаковых альтернативных групп, куча одинаковых хипстерских групп, одинаковых поп-проектов. Ты можешь выбирать, а можешь даже и не выбирать – возьми любую, нет никакой разницы. В этом смысле, мне кажется, мы выполняем некую селекционную функцию. И предлагаем нашим зрителям уникальные коллективы, которых не увидишь в телевизоре и не услышишь по радио. Это уникальные музыканты.
– На фестиваль подают более двух тысяч заявок. Вы действительно сами все отслушиваете?
– Да. Дело в том, что я долгое время работал на радио. И я понимаю, что у каждого музыканта должен быть не то что шанс на успех, но, по крайней мере, возможность быть услышанным. С другой стороны, мне и самому нравится этот процесс. Конечно, я не могу быть объективен, у меня есть взгляды на жизнь, на музыку. И за свою жизнь я подготовил столько фестивалей, что, возможно, есть некое замыливание взгляда и слуха. Реально, какой крупный фестиваль ни возьми, там работала наша команда. Мы только в прошлом году провели семь фестивалей. Но при этом, я считаю, если это мой фестиваль, я не могу и не должен брать музыку, которая мне не нравится. Это просто преступление против себя, обман и фальшивка. Тогда нужно признать, что это чистая коммерция или политика.
– Желание заработать – разве это плохо? Все-таки фестиваль – это ваш бизнес.
– Это не может быть основной движущей силой. В творчестве не бывает так. Художник пишет и думает: вот я сейчас нарисую и продам картину очень дорого. Или музыкант: напишу песню, продам и, наконец, стану богатым. Мне кажется, финансовый мотив не может быть творческим двигателем. Финансовый мотив, конечно, должен быть, но на второй или третьей позиции.
У каждого музыканта должен быть не то что шанс на успех, но, по крайней мере, возможность быть услышанным
Конечно, это лукавство, когда люди говорят: «Я ничего на этом не зарабатываю, но это и не важно, меня деньги не интересуют». Значит, есть другие мотивы.
Мои фестивали очень рискованные всегда, потому что мы показываем много новой музыки, которой не услышишь ни по радио, ни по телевизору. А потом уже команда показывает свои профессиональные навыки: можем ли мы это продать или нет. Хорошо, если да. Потому что на фестивале по-любому нужно создать некую индустрию: чтобы и люди, которые работают с тобой, заработали, и чтобы музыканты получили деньги, и чтобы площадка, на которой проводится фестиваль, получила выгоду. Нужно сделать эту историю популярной, чтобы туда приезжали зрители. Надо приглашать кафе и рестораны. Чтобы было уютно, комфортно, безопасно. Чтобы можно было приехать с детьми, не опасаясь увидеть пьяный угар, тела и грязь.
– А ваша семья приезжает к вам на фестиваль?
– Даже если мои родные приезжают, я их не вижу. Я работаю. На «Мяту» приезжает даже моя мама, ей интересно. Примеров подобных фестивалей в других странах мира много, нет смысла перечислять. И мне везде очень нравится отношение к СВОЕЙ музыке. Кроме как в нашей. В Европе музыканты используют национальные мотивы, неважно, играют они рок, поп или джаз. Наши же музыканты, наоборот, стремятся к тому, чтобы их не признали русскими. Это очень странно.
За 70 лет управления советскими чиновниками народная музыка превратилась в каких-то петрушек, каких-то теток в платках. В большинстве стран происходит нормальное движение музыкального развития от корней, к Элвису Пресли, Дженис Джоплин и так далее. А у нас сейчас музыканты говорят: «Ну, я недавно записал альбом «Ландон», ю ноу»… И ты думаешь: понятно все с тобой, понятно.
Я ни в коем случае не говорю о национализме. Но почему на шестой части суши планеты музыканты говорят: «Национальная музыка – ну нет». А что тогда да?! Мы же не имеем в виду «Золотое кольцо». Это эстрада, и она имеет право на существование, и дай Бог всем здоровья. Но это совсем не то! Я думаю, что такие мероприятия, как наше, дают развитие нашей корневой культуры.
– А вы сами что слушали в юности, детстве?
– Я 1972 года рождения. Я, например, записывал на магнитофон фильм «Д’Артаньян и три мушкетера» и слушал его. Мама слушала Пресли, «Битлз». Мама у меня биолог, папа физик. Все ученые. В принципе, тогда в интеллигентной среде было принято слушать музыку. Когда пошли кассеты, слушали все подряд! И я так и не привил в себе любовь к какому-то одному музыкальному направлению. Я меломан с большой буквы. Слушаю музыку всегда и везде. Это мой воздух.
– При этом вы окончили МАИ. Вас не увлекла профессия? Авиация?
– Дело в том, что моя специальность – это не совсем небо. Система управления летательным аппаратом в безвоздушном пространстве – это скорее баллистические ракеты. Мне очень нравилось учиться, и вообще МАИ дает широкую базу знаний и в принципе расширяет сознание.
– А вы сами играли в группах?
– Конечно! С восьмого класса я занимался музыкой. Сначала играл на бас-гитаре, потом на гитаре, потом поступил на дневное в МАИ и на вечернее в джаз-колледж. Но я не был талантливым музыкантом. И уже с третьего курса понял, что если уж мне и надо заниматься музыкой, то только не своими руками. Надо уметь себе вовремя в этом признаться. Это совершенно не та ипостась, где я могу чего-то добиться.
– Почему обязательно надо чего-то добиваться?…
– Потому что жизнь очень короткая. И если ты занимаешься делом, к которому ты не чувствуешь, что у тебя есть таланты, то ты тратишь свое время, время других людей, которых вовлекаешь в свое неудачное творчество.
Во всем мире музыканты используют национальные мотивы. Наши же музыканты, наоборот, стремятся к тому, чтобы их не признали русскими
– А многие искренне верят в себя, в свой талант!
– Конечно, вера – это величайшее дело. Но должна быть и адекватная самооценка.
– Когда вы поняли, что ваше призвание – продюсирование?
– Как это ни банально прозвучит, все идет от любви. Если ты любишь какую-то музыку и хочешь показать ее людям – вот в этот момент ты становишься продюсером! Приблизительно так все и строилось. У меня не было какого-то озарения: «Итак, я продюсер!» Все началось с организации ночных школьных концертов, и закрутилось. С какого-то момента работа превращается в беспрерывную цепь событий, мероприятий, фестивалей. И однажды ты открываешь свой график и понимаешь, что у тебя нет перерыва. Ты заканчиваешь один процесс и тут же начинаешь второй, потом следующий, следующий… И я понимаю, что это трудно и мне, и моим друзьям в «J Group». Но, знаете, мне кажется, что для нас интересен больше процесс, чем результат.
По завершении фестивального сезона, зимой, нахожусь в таком состоянии, что не могу ничего вообще осознавать. Дикая усталость. Зимой мы с коллегами уезжаем в Индию и просто ничего не делаем месяц. Стараемся не обсуждать работу. Читаем, слушаем музыку. На самом деле свобода – лично для меня и для многих других – начинается с музыки.
– А семья как реагирует на вашу занятость?
– Очень трудно. Я не назвал бы свою личную жизнь успешной. Мои женщины всегда говорили, что я женат на работе. В женском понимании мужчина должен зарабатывать много денег, тем, что проводит время с семьей. Не знаю, как это возможно. Может быть, это и мой эгоизм тоже: я люблю свои идеи, проекты и не хочу от этого отказываться. Мне кажется, люди, которые увлечены своим делом, редко бывают счастливы в личной жизни. Конечно, все свое свободное время стараюсь проводить с детьми. Но я не на семейной волне. И меня уже не переделать.
– Это сколько лет продолжается?
– «J Group» создана в 2007 году. Когда я работал на «Нашем радио», мы делали фестиваль «Нашествие», я думал: вот мы откроем свою компанию, и все станет легче и спокойнее. Стало спокойнее только в одном ключе: когда ты работаешь на кого-то, этот некий кто-то может указывать, как и что делать, в том числе вещи, с которыми ты не согласен. В своей компании такого нет. Ты делаешь, что хочешь и как! Но легче – нет, точно не стало. Наоборот, все стало значительно труднее. К своим проектам ты относишься с еще большей ответственностью, чем к проектам «дяди». И еще, когда ты работаешь в какой-то компании, то она может счесть какой-то твой проект невыгодным и отказаться от него. А когда ты сам на себя работаешь, ты же не из-за денег работаешь, а потому что тебе интересно. И ты знаешь, что какой-то проект тебе ничего не даст с точки зрения выгоды, но ты его делаешь и всё! Например, у нас есть небольшой фестиваль «Горлица» для мам с маленькими детками. Там возни много, доходов нет, но мы все равно его любим и делаем.
– Ваши партнеры разделяют ваше мнение?
– Да, конечно. Мы втроем создали нашу компанию. Сегодня у нас работают 22 человека. А на фестивале работает в среднем около ста человек. Для меня вообще это удивительная история: мы работаем и параллельно создаем рабочие места.
Фестивальная деятельность – это всегда финансово непонятная история
Фестивальная деятельность – это всегда финансово непонятная история. Понятно, что мы все сделаем и что для зрителей все будет здорово. А вот по финансам никто не знает: может, будет плюс, может – «ноль», может, уйдем в минус. Конечно, мы не допускаем убытков, которые могут убить компанию. Но фестиваль – это не линейная коммерческая история, это скорее творчество.
Например, в следующем году я хочу сделать вторую площадку, хочу воздушное шоу, цирковое… У меня очень много желаний. Но я понимаю, что нельзя увлекаться какими-то вещами, ставя под угрозу благополучие своего коллектива.
– Что вас отрезвляет?
– Финансовый план. Перед тем как принять какие-то решения, я должен понимать финансовые прогнозы. Потому что я человек эмоциональный, всегда есть желание что-нибудь э-эх, шарахнуть широко. Но при этом есть ответственность перед коллегами. Люди мне поверили, мы начинали с копеек, сейчас только пришли к нормальным зарплатам. И это был именно вопрос веры. И я не могу позволить себе их обмануть и рисковать: «Ой, ребята, извините, мы тут рискнули, поэтому зарплаты не будет». При этом я знаю, что меня поймут. Но я не понимаю, как так можно с людьми поступать.
– Есть еще какие-то правила, которых вы придерживаетесь в бизнесе?
– Нужно доверять своему внутреннему чутью. Если ты чувствуешь, что тебе с этим человеком не надо иметь дело, значит, не надо. Эта реакция может быть отложенная. Год вы отработаете нормально, а потом может все вылететь в такой ад. Нужно доверять себе.
– Сегодняшняя ситуация на Украине скажется на фестивале? Все участники от Украины подтвердили свое участие?
– Да! Я считаю, что независимо от большой политики наша функция и всех людей, которые занимаются культурой и искусством, – миротворческая. Не из серии митинговать и тому подобное. Я не очень верю в музыку «на баррикадах». У меня сложное отношение к происходящему… Я глубоко убежден: никто не знает о большой политике ничего, кроме тех людей, которые ее моделируют. И я боюсь, что многие люди становятся инструментом в политической борьбе. Неважно, кто у кого тырит газ, важно, что в этом информационном поле у какого-то человека Икс возникнет желание треснуть по роже человека Игрек, а мы этого не должны допустить. Я вообще считаю, что все люди планеты – братья. Более того, если мне завтра предложат сделать мероприятие, например в Крыму, я с удовольствием приму такое предложение. При этом понимаю, что меня осудят либо те, либо другие. И оправдываться не буду. У каждого человека внутри есть Бог, и каждый человек знает, когда он делает правильные и неправильные вещи. И я с удовольствием привезу в Крым и русских, и украинских музыкантов… Это и есть диалог культур.
Я читаю обсуждение этой ситуации в сети, и вижу, что, простите, у многих говно вскипело в головах. Совсем скоро всем участникам этого будет дико стыдно. Оценить сейчас невозможно. Мы находимся в двухмерном мире и не можем приподняться над историей. Всё по местам расставит время. Важно одно – в любой ситуации сохранять человеческое лицо.
– Вы в основном занимаетесь фестивальной деятельностью. Не хотели бы попробовать себя в другом бизнесе?
– Хочу, конечно! Просто не успеваю. Мне все интересно. У нас есть предложения как раз из Калужской области. Мне очень нравится у вас работать, мне нравится ваша власть. Например, за все годы ни один калужский чиновник не потребовал у нас денег. Ни разу! И это уникально! Мне нравится, что министр культуры – музыкант, а его заместитель Вадим Федорович Терехин – поэт. Это показатель. Люди культуры, из среды. Относительно недавно у нас была встреча с губернатором, он пригласил ребят из Никола-Ленивца, нас, ребят, которые делают «Мотоярославец», «Высокие берега». Мы обсудили все вопросы, мне понравилось, какая была атмосфера, открытый хороший разговор. И в этом смысле я бы сравнил Калугу с Москвой, где сейчас с приходом Сергея Капкова все поменялось в лучшую сторону.
– Что для вас изменилось?
– Когда нам предложили провести столичную «Масленицу», мы обрадовались, но очень удивились. Мы думали, что крутимся где-то в параллельном мире, и власти этого не замечают, не видят, не знают. Вдруг пришло осознание, что если ты хорошо что-то делаешь, – это людям нужно!
И если мне завтра предложат сделать мероприятие, например в Крыму, я с удовольствием приму такое предложение
Сейчас участвуем в проведении большого количества мероприятий в Москве: это и фестиваль «Городских романтиков», и «Масленица», и «Московский новогодний фестиваль», и концертная программа на майские праздники.
– Где-то я прочитала, что вы очень любите работать со спонсорами.
– Это правда. Деньги – это кровь любого мероприятия. Представьте: мы любим то, что мы делаем, а наши партнеры дают нам на это деньги! Я так благодарен людям, которые с нами сотрудничают. И готов, просто как частное лицо, переключить свои потребительские способности в сторону наших партнеров! У нас никогда не было спонсоров, которыми я не горжусь.
– Есть жизненный цикл фестиваля? На каком этапе находится «Дикая мята»?
– Наверное, есть. И он, скорее всего, зависит от жизненных циклов его организаторов. Мне кажется, когда фестиваль становится просто машиной по зарабатыванию денег, он начинает падать вниз. А у нас столько всего нереализованного, что нам еще падать рано.
– Есть ли у вас артисты-мечты, которых вы пока пригласить не можете?
– Все само приходит. В прошлом году я случайно услышал песню Шинид О’Конор, подумал, что надо ее пригласить, не зная даже, сколько это стоит. В итоге она приехала. Или в этом году у меня был ремонт, и я какое-то время жил у мамы. Обычно я мало смотрю телевизор, а тут мама смотрела «Голос», и я увидел Тину Кузнецову и Антона Беляева. Нашел их контакты, договорился, и они будут на фестивале. Если сейчас кого-то мы не можем пригласить, значит, пригласим позже.
– Если вам надоест когда-нибудь ваша деятельность, чем будете заниматься?
– А как может надоесть любимое дело?
Текст: Анна Большова
Фото: Иван Шурыгин (Fotomafia Project) и из архива А. Клюкина
