Олег Комаров. Высший пилотаж

Жить Хорошо 2 июня 2016 0 Просмотров: 3586

«Вы только не пишите, что здесь базировалась эскадрилья «Нормандия-Неман»! Не было такого!» — сказал нам с порога Олег КОМАРОВ, генеральный директор знаменитого аэроклуба «Нормандия-Неман» в Хатенках Козельского района. Военный летчик 1-го класса, гвардии полковник, командир 1-й авиационной эскадрильи 18-го Гвардейского истребительного авиационного полка «Нормандия-Неман» ВВС России. Он имеет в своем послужном списке 3200 часов налета. Кто знает, тот поймет, что значат эти цифры в военной авиации. 

- Олег Рудольфович, объясните, пожалуйста, почему ваш аэроклуб так называется? И как возникла идея его создания?

– Возникла эта тема у летчиков на встречах ассоциации ветеранов «Нормандии-Неман». Волею судьбы параллельно с этим Григорий Александрович Гринченко – президент нашего клуба, пилот-любитель, победитель многих соревнований – захотел создать частный небольшой аэродром. И он нашел это место – аэродром в Хатенках, где с февраля 1942 года базировался 18-й гвардейский дважды Краснознаменный, ордена Кутузова II степени полк, в состав которого во время войны и вошла эскадрилья «Нормандия». А нас сюда пригласили как ветеранов 18-го гвардейского полка. Я командовал его Первой эскадрильей. С той встречи и началась история создания здесь, в Хатенках, аэроклуба «Нормандия-Неман». 

– А вы на тот момент чем занимались?

– На тот момент я занимался продюсированием, киношколой, снимал кино. 

– Как вы, летчик, оказались в продюсерском центре?! 

– Я ушел из армии в 34 года. Тогда в армии было тяжелое время. Надо было что-то делать, чтобы кормить семью, растить детей. Как-то выживать. Я с собой договорился, что уйду только в авиацию, пусть и в гражданскую. Это было ключевым в принятии решении. Перевелся в Москву. Сначала работал в частной авиакомпании «Восточный меридиан» генеральным директором. Мы летали на Камчатку, по северам, на Дальний Восток. К сожалению или к счастью, все маленькие компании обрушились с появлением «Атлант-Союза» Юрия Михайловича Лужкова. Воевать с ними было бесполезно. На том закончилась моя авиационная жизнь. И началась жизнь другая – продюсерская. 

Мой отец был военный. Будущее мое было определено заранее. Я и весь мой класс – мальчишки, 17 человек – все стали военными

– Не совсем понимаю, как это произошло? 

– Моя жена окончила высшие режиссерские курсы во ВГИКе и начала этим заниматься. Денег- то особо не было, поэтому она привлекала меня к съемкам. Когда была авиакомпания, мы несколько раз помогали снимать кино. Билан у нас победил на «Евровидении». Их никуда не пускали, и я отдал им свой кабинет. Рудковская с Плющенко сидели у нас в офисе. Я окунулся в это один раз, понял, что шоу-бизнес не для меня. Хотя моя жена до сих пор успешно этим занимается.

– Расскажите, пожалуйста, свою историю сначала, как вы стали летчиком? 

– Мой отец – военный в шестом поколении. Мама – медработник. Родился я в Ахтырке Сумской области. Потом мы жили в Питере, Забайкалье, на Украине. Будущее мое было определено заранее. Я и весь мой класс – мальчишки, 17 человек – все стали военными. Правда, отец меня хотел засунуть в Академию им. Можайского, в Питер. Папа вообще был строгий, пытался из меня вундеркинда сделать. Я занимался боксом, греблей на байдарках и каноэ, волейболом, игрой на аккордеоне и фортепиано. Свободного времени не было совсем. А я самолетами грезил с самого раннего детства – лепил их, клеил модельки. После школы обманом поступил в летное училище и поставил родителей уже перед фактом. В сентябре мы начали учиться, а весной следующего года нас уже посадили на L-39 – это достаточно сложный реактивный самолет. И мы летали. Это сейчас с третьего курса, дай Бог, будет летная практика. 

– Вы можете сравнить авиацию советскую и современную? 

– Намного сильнее была раньше. Правда, сейчас, я считаю, все стало развиваться в правильном направлении. И летчиков стали готовить нормально – по старой школе, и самолеты строить, и Шойгу президент поставил вовремя. Если мы не будем иметь свою сильную армию, мы вынуждены будем кормить чужую – принцип простой. Целое поколение летчиков было пропущено в России. Мы сделали шаг через поколение. И сейчас приходится наверстывать упущенное. 

– Вы входите в летное братство вашего Харьковского летного училища. Как сегодня складываются ваши отношения с однокурсниками из Украины? 

– Это больная тема. Раньше мы были единой страной. Мы не делились по национальностям и республикам. Мы были один советский народ. Наше летное братство было создано как боевое братство, чтобы выпускники могли помогать друг другу, оказывать необходимую поддержку – от финансовой до моральной. Как ни прискорбно, но отношения с нашими ребятами-украинцами стали натягиваться. У людей мировоззрение поменялось на 180 градусов. Они нам пытаются доказать, что мы – агрессоры. А сами стреляют по своему народу! Это мои братья, с которыми мы вместе ели, спали, в самоволки бегали, в окна вместе лазили… Они приезжают сюда и даже здесь начинают на нас наезжать. Я говорю: «Слушай, сядь, полетай, успокойся». 

Летчик не видит врага в лицо. Война вообще подразумевает войну пехоты. Артиллерия, авиация, танкисты – это все «сопутствующий товар»

– У вас были кумиры летчики?

– Конечно! С некоторыми из них я лично был знаком. Иван Никитич Кожедуб! Попков Виталий Иванович, про которого Леонид Быков и снял те самые фильмы. Маэстро, Ромео, Кузнечик – это же все он. Ушли они, но я помню все их рассказы. Мы же, летчики, все одной крови. 

– Вы хотите сказать, летчики – особенные люди? 

– Однозначно. Я не хочу говорить, что это сверхлюди или «голубая кровь». Есть много на свете людей по-разному талантливых, имеющих свои достоинства. Но у меня есть стопроцентное убеждение, что летчик справится с любой работой и в любой профессии будет хорош, куда его не поставь. Это обусловлено всем, начиная с отбора в летные училища. Будущие летчики должны стопроцентно сдать экзамены. Должны пройти тестирование на внимательность, быстроту мышления, скорость реакции, память. Должны иметь группу здоровья не выше второй, как у космонавтов. 

– А наличие чувства юмора у летчиков не проверяют? Говорят, у летчиков оно своеобразное. 

– «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется». Чувство юмора либо есть, либо нет. Третьего не дано. 

– Прочитала фразу Туполева: «Если самолет красивый, он не полетит». Вы согласны с этим? 

– Ой, не соглашусь. Мне кажется, что чем красивее, идеальнее самолет, тем лучше он летает. Вам нравятся СУ-27 – истребитель российский? Красивый самолет? 

– Да, очень!

– Вот! Лучший в мире! Любой самолет красив. Эти два крыла, эта устремленность вперед, на скорость и на полет. Микоян, наоборот, говорил: «Если бы можно было самолет заправлять армянским коньяком, это стоило бы делать». Он считал, что самолет прекрасен и достоин самого лучшего. Я с ним согласен. Когда к самолету подхожу, я и поговорю с ним, и поглажу. Он же выносит иногда на пределе своих возможностей. Как живое существо. 

– Какой самолет вам нравится больше всего?

– Они все разные и все хороши. Начал летать я на L-39, выпускался на МИГ-21. Потом летал на СУ-15, СУ-17, МИГ-29 и закончил на СУ-25. Одни – истребители, другие – штурмовики, перехватчики. У них просто разные задачи. Сейчас летаю на NG-4, Як-18Т, Як-52, АН-2, Цесна. Мне, честно говоря, все равно, на чем летать, лишь бы летать. Правда, я маленькие самолетики перерос уже. На истребителе комфортнее.

Я же закончил свою службу штурмовиком. Между ущельями и горами летал. Сейчас летаю в основном на ЯКе. Люблю поноситься на предельно малой высоте. 

– Это же хулиганство!

– Нет. Я это умею и могу любого научить. 

– Летчики эскадрильи «Нормандия-Неман» во время войны тоже на ЯКах летали?

– Да, на Як-1Б, Як-9. И в 44-м году уже на Як-3: это был очень маневренный самолет, скоростной. Единственный минус – они были все деревянные и очень хорошо горели! А немецкие самолеты – что «фокеры», что «мессеры» – были цельнометаллические. Но даже при этом наши летчики ухитрялись побеждать. Наказывали немцев везде – и в вертикалях, и в горизонталях. 

– Может быть, тут не обошлось без русского характера? Есть у русского летчика особенные черты?

– У русского позиция такая: если вступил в бой – надо выигрывать. Мы бьемся до конца. Взять тех же американцев: если у них нет превосходства в шесть раз, они не полезут. Вот в корейской войне, когда русские туда поставили Миг-15, наши парой могли разогнать всю толпу. А те – нет, начинать не будут. Им же деньги платят, они осторожные. А вот французские летчики – бесшабашные. Нас как раз это с ними роднит. Они такие «дартаньяны». Во время Великой Отечественной в первых совместных боях русские научили их воевать группой. А так они в одиночку везде бросались. Увидел врага – и вперед погнал сбивать. 

– Вы тоже участвовали в боевых операциях?

– Да, пришлось. Есть у меня и кое-какие боевые награды – два ордена и одна медаль. Но говорить об этом не хочется. У военных летчиков есть задачи, и мы их выполняем. Спокойно, четко и без лишних эмоций. Мы просто знаем, что внизу бьют наших пацанов. Конечно, иногда и злость появляется. Особенно когда по тебе лупят в ответ. 

Конечно, мы с женой не прощаемся каждый раз навсегда. как это? Жить в постоянном стрессе что ли?! Если так думать – можно сойти с ума. боишься – не подходи к самолету

Но летчик не видит врага в лицо. В отличие от пехотинца. Война вообще подразумевает войну пехоты. Артиллерия, авиация, танкисты – это все «сопутствующий товар» для вступления пехоты. Задача ударной авиации – снести противника, задача истребителя – прикрывать пехоту. Если он не накроет врага, солдат погибнет. 

– Ваша супруга столько лет живет в постоянной тревоге за вас. 

– Жена у меня сама боевая. Был период, когда у нас автомат под кроватью лежал. И на работу в школу она ползком добиралась под обстрелами. У нее своих забот хватало – она детей растила, работала учителем географии. В семьях военных не принято переживать, обсуждать эту тему. Летчик – это обыкновенная профессия. Меня учили этому в училище, в военно-воздушной академии. Я с 16 лет летаю на самолете. 

Думаю, она мне доверяет в плане профессионализма. Конечно, мы не прощаемся каждый раз навсегда. Как это? Жить в постоянном стрессе что ли?! Если так думать – можно сойти с ума. Боишься – не подходи к самолету. Да, были потери. Сережа Васильев, мой близкий друг, с которым мы учились в академии, погиб в Таджикистане. Но и в мирное время тоже гибнут люди. В автомобильных авариях на дорогах гибнет в разы больше каждый день, а самолет падает один раз в год. С любой техникой случаются сбои, ничего страшного. 

– Откуда тогда у летчиков столько суеверий? 

– О, это самый суеверный народ. Но это не страхи. Скорее это традиции, которые вдалбливаются в голову еще с курсантских времен. Мы небо уважаем. Ситуации бывают разные. Говорят: на бога надейся, а сам не плошай. Но иногда и на бога приходится надеяться. И у меня бывали такие случаи. Я, кстати, тоже падал на «Цесне».

Воспитывать детей надо в любви. К своему народу, к своему дому, к Родине, к своей земле, к близким. Чтобы в нужный момент они встали на защиту всего. мир наш снова стал очень хрупким, и надо быть ко всему готовыми

– ?!

– Была недоработанная конструкция. Чехи там немного недодумали. Оторвало руль высоты. И без руля высоты я его посадил. Сломал винт. Потом его доработали, сделали правильно, испытали, и мы снова стали на нем летать. 

– Как тут не поверить в высшие силы?

– Я не склонен к рефлексии и философствованию. Крест ношу. Но верю, наверное, больше в себя. Когда выносит чудом, потом провели анализ ситуации, технических моментов, посидели, покурили и тему закрыли. 

– То есть, вы до сих пор считаете себя военным человеком?

– Мы и есть боевая авиация. Даже если родина не скажет «надо», я готов добровольно защищать Родину. Я подготовлен, научен, имею опыт. Я лучше это сделаю, чем желторотый пацан. У меня армейский подход к делу. Может быть, не всем это нравится. Хотя последнее время я научился сдерживаться. Я так и говорю: здесь у меня «полчок». Постепенно мы создаем здесь комфортные условия: у нас даже есть столовая с настоящим шеф-поваром, детская площадка. У меня тут своя командирская палатка. Живу, как на полевом аэродроме. Мои дети мне говорят: ты так изменился, у тебя огонь в глазах появился. 

– Можно ли назвать аэроклуб бизнесом?

– Нет, конечно. Какой это бизнес. Если нет прибыли, а только одни вложения. Мы и называемся «Некоммерческая организация военно-исторический клуб «Нормандия-Неман». Открылись мы для всех в 2012 году, посадили здесь два самолета. Потом сюда прилетели французы: они были здесь на авиасалоне «МАКС», и мы уговорили ВВС, чтобы они из Кубинки сделали крюк и здесь показались. Народ в ладоши похлопал и уехал. А мы остались. 

– Наши власти вам помогают? 

– Ну конечно. Губернатор поддерживает нас, присутствует по возможности на всех наших мероприятиях. Но это же частный аэродром. 

Все, кто здесь работает, можно сказать, энтузиасты. Оплата полетов – это минимальные взносы на расходные материалы, на бензин. Одно содержание самолетов, взлетной полосы в такие деньги выливается… Спасибо, есть спонсоры, которые нам помогают. И Гриша (Григорий Гринченко. – Прим. ред.) вложил сюда все свои деньги. 

– Ради чего?

– Во-первых, мы сами летаем. Во-вторых, у нас все-таки есть главная цель – мы хотим влюбить детей в небо. Меня научили когда-то летному делу, научили очень хорошо. И я могу это кому-то передать. В этом году мы впервые будем проводить здесь детский лагерь, одну смену – 23 дня. Дети приедут из Орла, Калуги и Тулы. От 15 лет, старшеклассники, девочки и мальчики. Мы поставим палатки военные – большие, теплые. У нас будут три эскадрильи: имени Покрышкина, Маресьева и «Нормандия». Мы сделаем курсы выживания, дадим немножко истории, покатаем на самолетах. Знаете, в 30-е годы было понятие «пионерский самолет»? Сейчас мы к этому возвращаемся. Приятно, что с каждым годом к нам приезжает все больше и больше молодых людей, чтобы научиться летать, прыгать с парашютом, просто побыть в нашей летной атмосфере. 

– То есть, вы занимаетесь патриотическим воспитанием молодежи?

– Патриотизм – настолько затрепанное понятие. Мне не очень нравится. Любовь к родине – это правильнее. Воспитывать детей надо в любви. К своему народу, к своему дому, к Родине, к своей земле, к близким. Чтобы в нужный момент они встали на защиту всего этого. Потому что мир наш снова стал очень хрупким, и надо быть ко всему готовыми. Сейчас ситуация, извините, хуже, чем в 41-м. 

– Олег Рудольфович, есть у вас мечты?

– Чтоб здоровье позволило подольше полетать. И только в мирном небе.

текст: Анна Большова 
фото: Надежда Бочарова и из личного архива Олега Комарова

Прокомментировать