Светлана Дружинина – режиссер, сценарист, заслуженный деятель искусств, народная артистка России, «мама» прославленных «Гардемаринов». Глядя на эту женщину, в голову приходит фраза из другого известного фильма: «Одна мужа любит, одна готовит, одна детей воспитывает, одна убирает… И это все одна?! Тяжело…» Благодаря телерадиокомпании «НИКА» мы получиливозможность лично пообщаться со Светланой Сергеевной, которая в рамках Международного кинофестиваля «Встреча» привезла в Калугу свою последнюю картину «Виват, Анна!»
– Светлана Сергеевна, почему вы приняли приглашение приехать в Калугу со своим фильмом «Виват, Анна»?
– Я не первый раз в Калуге, уже приезжала сюда, и благодарна, когда меня к вам приглашают. Здесь потрясающе, губернатор ваш–замечательный человек, атмосфера очень теплая. Я отношусь к вашему Калужскому краю с большим трепетом. У вас намоленная земля, много монастырей…
– Вы всю жизнь снимаете серьезные исторические картины. Насколько сегодня интересны такие фильмы прокатчикам?
– Ситуация в прокате у нас действительно непростая. Фильмы из цикла «Тайны дворцовых переворотов» – история нашей страны. А молодежь истории не знает. Кинопрокатчики сегодня считают зрителя дебилом, а им нужно как раз собрать побольше зрителей и денег. Поэтому в прокат идет «Самый лучший фильм» и подобное… Хотя я уверена, что если бы картина «Виват, Анна» шла в прокате, она имела бы огромный успех. И мы собрали бы хотя бы затраченные средства, несчастный один миллион долларов. Мы тратим на такую картину лишь миллион. «Обитаемый остров» у Федора Бондарчука стоит тридцать девять миллионов, у Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник» – сорок пять. А у нас один миллион бюджетных денег. Кстати, была потрясающая премьера «Виват, Анна» в Пушкинском! И народу полно было без всякой рекламы! Были раскуплены все билеты даже на галёрке.
– Светлана Сергеевна, а ваши фильмы можно смотреть именно как пособие к учебнику истории? Там ведь факты не изменены исторически. Это удобней даже…
– У нас уже есть такая идея. Из цикла «Тайны дворцовых переворотов» можно будет сделать потом очень хороший телесериал, для того, чтобы можно было обучать школьников по этим телефильмам. И это поможет очень многим мальчишкам и девчонкам, которые трудно воспринимают букву. А здесь все собрано визуально–это проще, доходчивее и понятней.
– К вам историки претензий не предъявляют?
– Ни разу, ни к одной картине. Со времен «Гардемаринов» ни одного опровержения со стороны ученых я не получала. Для многих историков плюс или минус пятьдесят лет – ничего не значит. А я скрупулезно иду во времени, точно и тщательно работаю с историческими документами. Другое дело, что все это облечено в художественную форму, но с исторической точки зрения все по-настоящему.
– А вам не хочется взяться за современную тему?
– Нет, это не моё. Моим дебютом – курсовой работой, которая потом стала дипломом, – была современная повесть Виктора Лихоносова «Зинка». Сценарий писал Борис Можаев. Снимались Вика Федорова и Виталий Соломин – это была его первая роль. За эту работу мы получили Премию комсомола – престиж тогда невероятный. А потом уже я пошла по историческим картинам – и всё. У меня такой вкус – очень нравится снимать время. После дебюта было очень много предложений. «Москва слезам не верит» – мне предлагали этот сценарий, я отказалась. Мне это было неинтересно. Это не моя работа, у меня она другая. И другая ниша, в которой мне удобно.
– А из того, что сегодня снимают на современную тему, вам что-то нравится?
– Очень много непрофессионального кино! Я же вижу, когда фильм снят качественно, а когда нет. Но массового зрителя к этому приучили, подсадили на эту иглу. Из режиссеров я очень люблю Колю Лебедева, который снял «Звезду», я считаю его одним из лучших молодых режиссеров. Из сегодняшних фильмов очень многое вообще за гранью, я этого не смотрю, потому что и так знаю, что там.
– Вот вы снимались в «Девчатах», например, а сейчас этот фильм пересматриваете? Я почему спрашиваю – у каждого из нас есть фильмы любимые. Вы для души что смотрите?
– Я вам так скажу – когда начинаются «Девчата», я, находясь в другой комнате, могу по шагам, по стуку двери узнать, какая сейчас картинка на экране. А насчет фильмов… «Ирония судьба» первая – потрясающая картина. Вторая часть не такая. Еще я очень люблю «Берегись автомобиля». Считаю, что это лучший фильм Эльдара Рязанова и одна из лучших ролей Смоктуновского. Мне очень нравится «Дело было в Пенькове», потому что это лучшая роль Славы Тихонова, он всегда об этом говорил. Но «Девчата» – она такая живая! Она мне позволяла кормить моих детей. Потому что можно было прийти в магазин и сказать: «Шляпу так не носят» – и сразу давали курицу, колбасу…
– Почти все свои фильмы вы сделали с оператором-постановщиком Анатолием Мукасеем, с которым состоите в счастливом браке всю жизнь. У вас не бывает творческих разногласий в семье?
– Мы иногда дико скандалим, но только по рабочим вопросам! Без обид и оскорблений, никогда не переходим на личности. А вообще я могу сказать, что мне некогда ссориться, у нас нет времени для ссор. И если они бывают, то действительно только творческие. Если иногда и выясняем отношения, то это ни в коем случае не «ты дурак» или «я дурак», а как нужно было поставить кадр.
– Вы с Анатолием Михайловичем столько лет вместе – на чем, по-вашему, держится семья?
– Самое главное – простить, принять, понять. Говорят «консенсус», но вообще есть русское слово – жертвенность. На этом держится семья. Сергей Радонежский, игумен Всея Руси, говорил: сильная семья – сильное государство. И держится она на терпении, взаимопонимании, умении прощать, дружбе. А все вместе –это и есть любовь. Такова она в моем понимании. Я все время говорю об этом молодым.
– Кстати, о молодых. Ваши внуки не называют вас с мужем бабушкой и дедушкой, почему?
– Они с самого начала нас стали называть Света и Толя. И не потому, что кто-то молодится, просто так повелось. Я помню, как внук Данила меня первый раз Светой назвал. Он был еще совсем маленький и передвигался по квартире на ноге Анатолия Михайловича.Он становился ему на стопу, обнимал руками за коленку, смотрел на Толю снизу вверх, и так они ходили по дому. И вдруг однажды Толя что-то мне из другой комнаты кричал, а я не слышала, была занята. И тут я слышу на всю квартиру крик Данилы: «Света!» – с точной интонацией Толи. И всё, с этого момента я – Света. Из внуков меня никто не называет бабушкой, а я их этому и не учу.
– Светлана Сергеевна, вы человек верующий?
– Я всегда говорю «идущий, стремящийся к вере». Вероятно, здесь существует какая-то генетика. Мой дед – священник, мой папа тоже должен был стать священником, но началась революция, и поэтому моя мама, будучи комсомолкой, его просто спасла, устроив на работу водителем. И я ничего не знала про эти корни. Лишь только когда я получила паспорт, мама мне показала фотографию деда, потому что тогда я была уже большая и понимала, что говорить об этом не следует.
В вопросе приобщения к вере немалую роль сыграла и балетная школа, где я училась. Ведь балерины еще тех больших театров, императорских, – они все были верующими. У всех где-то был запрятан крестик, который нельзя было тогда носить, перед выходом на сцену они молились. Поэтому мы еще там были неосознанно верующими людьми. Просто мы знали, что есть что-то, что помогает. И потом уже, когда началась взрослая жизнь, осознание веры, конечно, пришло. Я ведь даже сыновей своих крестила, когда в Москве это все было запрещено. Случай вообще был невероятный. Я специально уезжала на Пицунду, потому что в Сухуми огромная церковь православнохристианская, и там все крестили своих детей. И это было испытание. Мне попал в уши золотистый стафилококк, началась дикая температура, и я оглохла. И выехать в Сухуми я не могла до самого последнего дня пребывания на Пицунде. Но не поехать было нельзя. И в самый последний день мы с мальчишками сели в поезд до Сухуми и поехали. У меня температура, я ничего не слышу, с собой только два огромных полотенца. Мы доехали до Сухуми, подняли руку – к нам подъехало такси. Мужчина-кавказец спрашивает: «Вам куда?» Я ответила, что везу своих детей в главный храм Сухуми. Он отвез нас, а храм в этот день оказался закрыт! И написано, что он работает гдето в горах. А еще дождь льет, гром, я болею, дети мокрые все, денег мало… И таксист нам говорит: «Я вас туда отвезу». Мы приехали в горы, там был маленький храм, и уже шло крещение какой-то семьи. Вышел батюшка, видит, что у нас ужасное положение, крестных нет, только два полотенца с собой, а завтра я уезжаю в Москву, и там будет все это невозможно. И вот те люди, которые крестили своих детей, стали крестными моих. Вот так я совершенно невероятно крестила своих детей, просто чудом.
– А сегодня что значит вера в вашей жизни?
– Вы знаете, вообще все, что я в жизни делаю, все, что у меня получается, делается с Божьей помощью. Все не случайно, я абсолютно в этом уверена, все от Бога. Иначе давно бы чтонибудь ужасающее произошло.
– Почему?
– Потому что жизнь очень часто, с самого детства, была на грани фола. Во время войны мы с мамой были эвакуированы под Сталинград, на станцию Арчида. Мама каждую ночь ходила на электростанцию, где она давала свет на элеватор ижелезнодорожную станцию. И каждый день были массированные налеты немцев.
– Вам было страшно?
– Ужас! Я знаю, что такое белый ужас. Это когда все немеет! И не можете двинуть ни пальцами, ни ногой, ни мозгами–ничем. У нас был двухэтажный маленький домик, и мама меня на втором этаже прятала. Везде был лед, она набрасывала на меня одеяла, матрасы–все, что было в доме, у меня всегда на руке была бирочка, как у младенцев в роддомах, где были написаны мои данные… И она уходила давать свет. А они начинали бомбить. Это был страшный гул, который все время приближался, воздух вибрировал. Днем это выглядело так: черный горизонт, черная полоска. Она, постепенно приближаясь, начинает сереть и превращаться в маленькие крестики – это самолетики. А потом из них сыпется горох. И однажды я не выдержала и побежала к маме. По дороге я провалилась в воронку. Там был какой-то человек, который прятался от бомбежки, и он меня довел до мамы. После этого она всегда брала меня с собой, понимая, что если погибать, то вместе. На электростанции был какой-то агрегат, и он был горячий! Мама еще давала мне телогрейку – это было счастье! Мама рядом, горячая телогрейка, не страшно… Еще я помню просто невероятный случай. Была бомбежка, грохот страшный, и тут мы с мамой видим, что железные двери электростанции «дышат». То есть в них кто-то ломится. Ужас! Мама быстро показала мне место, где были в земляном полу зарыты наши документы, и мы спрятались за тот самый агрегат и ждем. И потом вдруг в дверях появилось дуло. Чье – непонятно. Страшно было ужасно! Въезжает танк, а какой – мы не знаем, нужно ждать, пока не увидим, что на нем нарисовано: звездочка или крест. И поэтому мы ждем, а потом постепенно появляется кусочек красной звезды… Затем нас с мамой отвезли к нашему дому и велели срочно собирать вещи, потому что скоро должны были прийти немцы. Нам с еще двумя семьями дали подводу с двумя лошадьми и сказали, куда ехать, подальше от линии фронта. И мы все поехали – еще две женщины, с ними мальчик и девочка. А мороз был дикий, кругом волки… Страшное дело. Но было весело, хорошо так! Какие-то новые мальчишка и девчонка…
– Вы были счастливы тогда?
– Да, это было счастливое время! Когда начало темнеть, лошади остановились, дальше не поехали. В ужасе нас родители закрутили в большой-большой ковер – положили «валетом» и завернули. Только головы с разных концов торчали. И я смотрела на небо и думала: «Ой, какие там звезды!» Вообще было весело очень, мы друг другу пятки щекотали…
– Ваша жизнь была насыщена различными событиями, при этом вы до сих пор шикарно выглядите. У вас есть какие-то правила красоты?
– Правил нет, но могу сказать, что я благодарна балетной школе. Например, могу сказать сразу: раздельное питание – это оттуда. Нам говорили: вот вы садитесь за стол, и перед вами селедочка и винегрет, колбаска и сыр. Лучше брать селедочку и винегрет. И никогда не есть колбаску. А так хочется! Нет, нельзя! Или же вы берете колбаску и винегрет. И вот ты сидишь и думаешь. А потом возьмешь и колбаску, и сыр, и селедочку, и винегрет. В балетной школе нас научили есть все раздельно: или все рыбное за столом, или мясное. И как можно больше овощей. Бабушка мне по утрам варила овсяный кисель по записочкам из балетной школы. Мы все должны были взять карандаш и записать, как его варить. Когда было родительское собрание, у всех спрашивали: «Вы варите детям овсяный кисель?!» Балетная школа вообще очень дисциплинировала. Я вставала в шесть утра, в половине девятого, как, штык нужно было быть в классе. Успеть переодеться, не дай Бог где оторвалась шелковая тесемка – успеть ее пришить… Нас учили вслепую штопать балетные туфли. Кстати, самые лучшие балетные туфли – ношеные. Они должны быть разбитые, мягонькие, иначе сбиваешь все в кровь. Что такое кровавые мозоли – вы вылезаете из туфель, и у вас там все прилипло. И кровавый пот – абсолютно реальное понятие. Когда от напряжения, жары, давления лопаются маленькие сосудики под кожей и выходит кровавый пот. В балете это очень многим знакомо.
– С высоты жизненного опыта вы можете сказать, что сейчас знаете о себе всё?
– Нет, что вы! Как говорил Сократ, я знаю только то, что я ничего не знаю. Это правда. Ответы на многие вопросы мне до сих пор неизвестны.
Наталия Егорова.
Фото Анны Большовой и из личного архива Светланы Дружининой
