Светлана Дружинина: Всё не случайно

Жить Хорошо 5 марта 2011 0 Просмотров: 7266

Светлана Дружинина – режиссер, сценарист, заслуженный деятель искусств, народная артистка России, «мама» прославленных «Гардемаринов». Глядя на эту женщину, в голову приходит фраза из другого известного фильма: «Одна мужа любит, одна готовит, одна детей воспитывает, одна убирает… И это все одна?! Тяжело…» Благодаря телерадиокомпании «НИКА» мы получиливозможность лично пообщаться со Светланой Сергеевной, которая в рамках Международного кинофестиваля «Встреча» привезла в Калугу свою последнюю картину «Виват, Анна!»

– Светлана Сергеевна, почему вы приняли приглашение приехать в Калугу со своим фильмом «Виват, Анна»?

– Я не первый раз в Калуге, уже приезжала сюда, и благодарна, когда меня к вам приглашают. Здесь потрясающе, губернатор ваш–замечательный человек, атмосфера очень теплая. Я отношусь к вашему Калужскому краю с большим трепетом. У вас намоленная земля, много монастырей…

– Вы всю жизнь снимаете серьезные исторические картины. Насколько сегодня интересны такие фильмы прокатчикам?

– Ситуация в прокате у нас действительно непростая. Фильмы из цикла «Тайны дворцовых переворотов» – история нашей страны. А молодежь истории не знает. Кинопрокатчики сегодня считают зрителя дебилом, а им нужно как раз собрать побольше зрителей и денег. Поэтому в прокат идет «Самый лучший фильм» и подобное… Хотя я уверена, что если бы картина «Виват, Анна» шла в прокате, она имела бы огромный успех. И мы собрали бы хотя бы затраченные средства, несчастный один миллион долларов. Мы тратим на такую картину лишь миллион. «Обитаемый остров» у Федора Бондарчука стоит тридцать девять миллионов, у Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник» – сорок пять. А у нас один миллион бюджетных денег. Кстати, была потрясающая премьера «Виват, Анна» в Пушкинском! И народу полно было без всякой рекламы! Были раскуплены все билеты даже на галёрке.

– Светлана Сергеевна, а ваши фильмы можно смотреть именно как пособие к учебнику истории? Там ведь факты не изменены исторически. Это удобней даже…

– У нас уже есть такая идея. Из цикла «Тайны дворцовых переворотов» можно будет сделать потом очень хороший телесериал, для того, чтобы можно было обучать школьников по этим телефильмам. И это поможет очень многим мальчишкам и девчонкам, которые трудно воспринимают букву. А здесь все собрано визуально–это проще, доходчивее и понятней.

– К вам историки претензий не предъявляют?

– Ни разу, ни к одной картине. Со времен «Гардемаринов» ни одного опровержения со стороны ученых я не получала. Для многих историков плюс или минус пятьдесят лет – ничего не значит. А я скрупулезно иду во времени, точно и тщательно работаю с историческими документами. Другое дело, что все это облечено в художественную форму, но с исторической точки зрения все по-настоящему.

– А вам не хочется взяться за современную тему?

– Нет, это не моё. Моим дебютом – курсовой работой, которая потом стала дипломом, – была современная повесть Виктора Лихоносова «Зинка». Сценарий писал Борис Можаев. Снимались Вика Федорова и Виталий Соломин – это была его первая роль. За эту работу мы получили Премию комсомола – престиж тогда невероятный. А потом уже я пошла по историческим картинам – и всё. У меня такой вкус – очень нравится снимать время. После дебюта было очень много предложений. «Москва слезам не верит» – мне предлагали этот сценарий, я отказалась. Мне это было неинтересно. Это не моя работа, у меня она другая. И другая ниша, в которой мне удобно.

– А из того, что сегодня снимают на современную тему, вам что-то нравится?

– Очень много непрофессионального кино! Я же вижу, когда фильм снят качественно, а когда нет. Но массового зрителя к этому приучили, подсадили на эту иглу. Из режиссеров я очень люблю Колю Лебедева, который снял «Звезду», я считаю его одним из лучших молодых режиссеров. Из сегодняшних фильмов очень многое вообще за гранью, я этого не смотрю, потому что и так знаю, что там.

– Вот вы снимались в «Девчатах», например, а сейчас этот фильм пересматриваете? Я почему спрашиваю – у каждого из нас есть фильмы любимые. Вы для души что смотрите?

– Я вам так скажу – когда начинаются «Девчата», я, находясь в другой комнате, могу по шагам, по стуку двери узнать, какая сейчас картинка на экране. А насчет фильмов… «Ирония судьба» первая – потрясающая картина. Вторая часть не такая. Еще я очень люблю «Берегись автомобиля». Считаю, что это лучший фильм Эльдара Рязанова и одна из лучших ролей Смоктуновского. Мне очень нравится «Дело было в Пенькове», потому что это лучшая роль Славы Тихонова, он всегда об этом говорил. Но «Девчата» – она такая живая! Она мне позволяла кормить моих детей. Потому что можно было прийти в магазин и сказать: «Шляпу так не носят» – и сразу давали курицу, колбасу…

– Почти все свои фильмы вы сделали с оператором-постановщиком Анатолием Мукасеем, с которым состоите в счастливом браке всю жизнь. У вас не бывает творческих разногласий в семье?

– Мы иногда дико скандалим, но только по рабочим вопросам! Без обид и оскорблений, никогда не переходим на личности. А вообще я могу сказать, что мне некогда ссориться, у нас нет времени для ссор. И если они бывают, то действительно только творческие. Если иногда и выясняем отношения, то это ни в коем случае не «ты дурак» или «я дурак», а как нужно было поставить кадр.

– Вы с Анатолием Михайловичем столько лет вместе – на чем, по-вашему, держится семья?

– Самое главное – простить, принять, понять. Говорят «консенсус», но вообще есть русское слово – жертвенность. На этом держится семья. Сергей Радонежский, игумен Всея Руси, говорил: сильная семья – сильное государство. И держится она на терпении, взаимопонимании, умении прощать, дружбе. А все вместе –это и есть любовь. Такова она в моем понимании. Я все время говорю об этом молодым.

– Кстати, о молодых. Ваши внуки не называют вас с мужем бабушкой и дедушкой, почему?

– Они с самого начала нас стали называть Света и Толя. И не потому, что кто-то молодится, просто так повелось. Я помню, как внук Данила меня первый раз Светой назвал. Он был еще совсем маленький и передвигался по квартире на ноге Анатолия Михайловича.Он становился ему на стопу, обнимал руками за коленку, смотрел на Толю снизу вверх, и так они ходили по дому. И вдруг однажды Толя что-то мне из другой комнаты кричал, а я не слышала, была занята. И тут я слышу на всю квартиру крик Данилы: «Света!» – с точной интонацией Толи. И всё, с этого момента я – Света. Из внуков меня никто не называет бабушкой, а я их этому и не учу.

– Светлана Сергеевна, вы человек верующий?

– Я всегда говорю «идущий, стремящийся к вере». Вероятно, здесь существует какая-то генетика. Мой дед – священник, мой папа тоже должен был стать священником, но началась революция, и поэтому моя мама, будучи комсомолкой, его просто спасла, устроив на работу водителем. И я ничего не знала про эти корни. Лишь только когда я получила паспорт, мама мне показала фотографию деда, потому что тогда я была уже большая и понимала, что говорить об этом не следует.

В вопросе приобщения к вере немалую роль сыграла и балетная школа, где я училась. Ведь балерины еще тех больших театров, императорских, – они все были верующими. У всех где-то был запрятан крестик, который нельзя было тогда носить, перед выходом на сцену они молились. Поэтому мы еще там были неосознанно верующими людьми. Просто мы знали, что есть что-то, что помогает. И потом уже, когда началась взрослая жизнь, осознание веры, конечно, пришло. Я ведь даже сыновей своих крестила, когда в Москве это все было запрещено. Случай вообще был невероятный. Я специально уезжала на Пицунду, потому что в Сухуми огромная церковь православнохристианская, и там все крестили своих детей. И это было испытание. Мне попал в уши золотистый стафилококк, началась дикая температура, и я оглохла. И выехать в Сухуми я не могла до самого последнего дня пребывания на Пицунде. Но не поехать было нельзя. И в самый последний день мы с мальчишками сели в поезд до Сухуми и поехали. У меня температура, я ничего не слышу, с собой только два огромных полотенца. Мы доехали до Сухуми, подняли руку – к нам подъехало такси. Мужчина-кавказец спрашивает: «Вам куда?» Я ответила, что везу своих детей в главный храм Сухуми. Он отвез нас, а храм в этот день оказался закрыт! И написано, что он работает гдето в горах. А еще дождь льет, гром, я болею, дети мокрые все, денег мало… И таксист нам говорит: «Я вас туда отвезу». Мы приехали в горы, там был маленький храм, и уже шло крещение какой-то семьи. Вышел батюшка, видит, что у нас ужасное положение, крестных нет, только два полотенца с собой, а завтра я уезжаю в Москву, и там будет все это невозможно. И вот те люди, которые крестили своих детей, стали крестными моих. Вот так я совершенно невероятно крестила своих детей, просто чудом.

– А сегодня что значит вера в вашей жизни?

– Вы знаете, вообще все, что я в жизни делаю, все, что у меня получается, делается с Божьей помощью. Все не случайно, я абсолютно в этом уверена, все от Бога. Иначе давно бы чтонибудь ужасающее произошло.

– Почему?

– Потому что жизнь очень часто, с самого детства, была на грани фола. Во время войны мы с мамой были эвакуированы под Сталинград, на станцию Арчида. Мама каждую ночь ходила на электростанцию, где она давала свет на элеватор ижелезнодорожную станцию. И каждый день были массированные налеты немцев.

– Вам было страшно?

– Ужас! Я знаю, что такое белый ужас. Это когда все немеет! И не можете двинуть ни пальцами, ни ногой, ни мозгами–ничем. У нас был двухэтажный маленький домик, и мама меня на втором этаже прятала. Везде был лед, она набрасывала на меня одеяла, матрасы–все, что было в доме, у меня всегда на руке была бирочка, как у младенцев в роддомах, где были написаны мои данные… И она уходила давать свет. А они начинали бомбить. Это был страшный гул, который все время приближался, воздух вибрировал. Днем это выглядело так: черный горизонт, черная полоска. Она, постепенно приближаясь, начинает сереть и превращаться в маленькие крестики – это самолетики. А потом из них сыпется горох. И однажды я не выдержала и побежала к маме. По дороге я провалилась в воронку. Там был какой-то человек, который прятался от бомбежки, и он меня довел до мамы. После этого она всегда брала меня с собой, понимая, что если погибать, то вместе. На электростанции был какой-то агрегат, и он был горячий! Мама еще давала мне телогрейку – это было счастье! Мама рядом, горячая телогрейка, не страшно… Еще я помню просто невероятный случай. Была бомбежка, грохот страшный, и тут мы с мамой видим, что железные двери электростанции «дышат». То есть в них кто-то ломится. Ужас! Мама быстро показала мне место, где были в земляном полу зарыты наши документы, и мы спрятались за тот самый агрегат и ждем. И потом вдруг в дверях появилось дуло. Чье – непонятно. Страшно было ужасно! Въезжает танк, а какой – мы не знаем, нужно ждать, пока не увидим, что на нем нарисовано: звездочка или крест. И поэтому мы ждем, а потом постепенно появляется кусочек красной звезды… Затем нас с мамой отвезли к нашему дому и велели срочно собирать вещи, потому что скоро должны были прийти немцы. Нам с еще двумя семьями дали подводу с двумя лошадьми и сказали, куда ехать, подальше от линии фронта. И мы все поехали – еще две женщины, с ними мальчик и девочка. А мороз был дикий, кругом волки… Страшное дело. Но было весело, хорошо так! Какие-то новые мальчишка и девчонка…

– Вы были счастливы тогда?

– Да, это было счастливое время! Когда начало темнеть, лошади остановились, дальше не поехали. В ужасе нас родители закрутили в большой-большой ковер – положили «валетом» и завернули. Только головы с разных концов торчали. И я смотрела на небо и думала: «Ой, какие там звезды!» Вообще было весело очень, мы друг другу пятки щекотали…

– Ваша жизнь была насыщена различными событиями, при этом вы до сих пор шикарно выглядите. У вас есть какие-то правила красоты?

– Правил нет, но могу сказать, что я благодарна балетной школе. Например, могу сказать сразу: раздельное питание – это оттуда. Нам говорили: вот вы садитесь за стол, и перед вами селедочка и винегрет, колбаска и сыр. Лучше брать селедочку и винегрет. И никогда не есть колбаску. А так хочется! Нет, нельзя! Или же вы берете колбаску и винегрет. И вот ты сидишь и думаешь. А потом возьмешь и колбаску, и сыр, и селедочку, и винегрет. В балетной школе нас научили есть все раздельно: или все рыбное за столом, или мясное. И как можно больше овощей. Бабушка мне по утрам варила овсяный кисель по записочкам из балетной школы. Мы все должны были взять карандаш и записать, как его варить. Когда было родительское собрание, у всех спрашивали: «Вы варите детям овсяный кисель?!» Балетная школа вообще очень дисциплинировала. Я вставала в шесть утра, в половине девятого, как, штык нужно было быть в классе. Успеть переодеться, не дай Бог где оторвалась шелковая тесемка – успеть ее пришить… Нас учили вслепую штопать балетные туфли. Кстати, самые лучшие балетные туфли – ношеные. Они должны быть разбитые, мягонькие, иначе сбиваешь все в кровь. Что такое кровавые мозоли – вы вылезаете из туфель, и у вас там все прилипло. И кровавый пот – абсолютно реальное понятие. Когда от напряжения, жары, давления лопаются маленькие сосудики под кожей и выходит кровавый пот. В балете это очень многим знакомо.

– С высоты жизненного опыта вы можете сказать, что сейчас знаете о себе всё?

– Нет, что вы! Как говорил Сократ, я знаю только то, что я ничего не знаю. Это правда. Ответы на многие вопросы мне до сих пор неизвестны.

Наталия Егорова.
Фото Анны Большовой и из личного архива Светланы Дружининой

Прокомментировать

Интервью

Опрос

Какое название по вашему мнению больше всего подойдет новому спортивному комплексу "Дворец спорта", который вскоре будет построен на месте стадиона "Центральный"?





Посмотреть результаты

Загрузка ... Загрузка ...



Архив опросов